Ратник княгини Ольги - Святослав Воеводин

* * *

Мглист и сер был рассвет. Игорь с уцелевшими ратниками [1] сидел на жухлой траве, стараясь сдержать озноб. От близкой реки тянуло стылой осенней сыростью.

Разжечь костер пленникам не позволили, доспехи и плащи отняли, чтобы никто не утаил ножа. Приставленные стражники следили бдительно, да еще верховые вокруг холма кружили – не убежишь, не спрячешься. Взойдет солнце – казнят. До сих пор живы только потому, что князь Мал всю ночь победу над русами праздновал, пока пьяным не свалился. Так ведь очнется вскоре. Пьяный сон – до первой жажды.

– А вот бы утро никогда не настало, – мечтательно произнес Богдан.

Отрубленная кисть его была перевязана грязной запекшейся тряпицей, а большего и не требовалось. Все равно скоро помирать.

Еще и борода толком не отросла у Богдана, а жизнь, почитай, закончилась.

– Жадничать не надо было, – буркнул Тихомир, который сам же и орал громче всех, что надобно с древлян повторную дань сбить, а то больно жируют.

– Вот и оделись в порты шелковые, – крякнул сосед досадливо.

– Вот и обзавелись щитами медными, – подхватил кто-то.

– Не по зубам каравай оказался.

– Вся прибыль – одна погибель.

– Заткнитесь вы, – выкрикнул Игорь, сильнее обхватывая себя за трясущиеся, ходящие ходуном колени.

– Хватит ныть, – поддержал князя Ясмуд. – Без вас тошно. За чем пришли, то и нашли.

До сих пор князь Игорь его недолюбливал. Говорил Ясмуд запинаясь, удалью не отличался, от вина бледнел и мрачнел, вместо того чтобы с товарищами петь и веселиться. Однако же теперь от него исходила какая-то надежная сила, от которой Игорю чуток полегчало. Особенно когда придвинулся к нему Ясмуд и сел так, чтобы спина в спину упиралась.

– Теплее, князь? – спросил он тихо.

Вокруг полтора десятка своих, чужаков не считая, а они вроде как особняком, только двое их в рассветных сумерках.

– Теплее, – согласился Игорь. – А то зуб на зуб не попадал.

– Ну и ладно, – кивнул Ясмуд.

Это по движению спины ощутилось, что кивнул: они друг друга не видели.

– Таким же утром я женку свою встретил, – неожиданно для себя заговорил Игорь. – Ей четырнадцать лет тогда было. Я на Псковской земле зверя ловил, от ватаги отбился, всю ночь по лесу плутал.

– Ага, – сказал Ясмуд. Это чтобы дать понять, что слушает, а не дремлет.

– Рыба, слышь, плещет? – показал Игорь в сторону реки. – Я на такой же плеск пошел и на берегу оказался. Только то не рыба была, а ладьица [2]. Выплывает из тумана – а в ней малец сидит, веслом гребет. Я позвал, повелел доставить в селение. Так и познакомились.

– С кем? – не понял Ясмуд.

– С княжной моей, Ольгой.

Игорь умолк. Про то, что в лодке между ними случилось, постороннему не расскажешь. А случилось то, что разглядел он под рубахой мальчонки девичьи грудки и захотел проверить на ощупь, правду ли глаза подсказывают. Оказалось, все верно: не Олег перед ним был, а Олега, то есть Ольга. Она на самый край отпрянула, веслом замахнулась, да куда ей со взрослым мужиком сладить. Отобрал Игорь весло, ножик тоже отобрал, уже навалиться на девку приготовился, когда услышал: «Сраму не переживу, утоплюсь сразу. Остановись, если смерти моей не желаешь». Он посмотрел-посмотрел, и жалко стало красоту такую губить. Не тронул. А вскоре и свадьбу сыграли.

– Все глаза теперь выплачет Ольгушка моя, – произнес Игорь и, как ни силился держаться, а голос все-таки дрогнул. – Зря я Свенхильдову дружину отпустил, когда воротиться к древлянам задумал.

– Он бы тебя не послушался, – негромко заметил Ясмуд. – Чересчур норовистым стал твой воевода.

– Ты же с ним одних кровей вроде?

– Есть такое дело.

– А не пошел с ним, – проговорил Игорь и умолк, дожидаясь ответа.

– Я не Свенхильду служу, а тебе, князь, – сказал Ясмуд.

Одновременно подняв головы, они проследили за гусиной стаей, шумно пролетевшей в просветлевшем небе. Игорь досадливо вздохнул:

– Нельзя, нельзя было дружину отпускать. Всех вместе нас не одолели бы.

– Одолели бы, князь, – возразил Ясмуд. – Только кровью большой. Видал, сколько их налетело? Тьма-тьмущая.

– Жалеешь теперь?

– О чем же мне жалеть, князь?

– Так ты тоже против повторного сбора был, – напомнил Игорь.

– А то, – подтвердил Ясмуд. – Негоже корм по второму разу отбирать. Такого разбоя ни древляне, ни кто другой не потерпит.

Он говорил по обыкновению медленно, потому что не все слова давались ему одинаково хорошо. Голос его был тих, но те, кто находился рядом, уже начали прислушиваться, словно надеясь напоследок что-то важное узнать и понять.

– Мы обычай нарушили, – заключил Ясмуд со вздохом. – Теперь древляне вправе с нами, как со зверьем хищным, обойтись.

– Что же ты здесь, коли такой умный? – спросил в сердцах Тихомир.

– Где же мне быть, как не с князем?

Сказано это было просто. Будто речь о чем-то обыденном шла.

– Спасибо, витязь, – сказал Игорь, не поворачиваясь. – И прости. У всех прощения прошу, братья мои.

– И ты прости, княже, – зазвучали голоса. – Прости нас за жадобу нашу… Подбили тебя на дело лихое… Пропали теперь ни за грош.

– Может, обойдется еще, – молвил Ясмуд.

Тихий голос его заставил всех умолкнуть и посмотреть на него в ожидании продолжения.

И оно последовало.

– А помните, братья, как на Боспоре [3] с жизнью прощались? Ты, Тихомир? И ты, Доброгнев? Неждан, Милонег?

– И то, – соглашались наперебой те, чьи имена прозвучали. – Было дело. Казалось, конец пришел. А ведь выбрались же.

– Вот! – Ясмуд со значением поднял палец. – Вы помните, а кто нет, пусть послушает. Расскажи им, князь. – И добавил чуть ли не шепотом: – Твоего слова ждут, не моего.