Мой грешный маркиз - Гэлен Фоули

1 сентября 1815 года

Дорогой лорд Ротерстоун!

Если вычитаете это письмо, значит, уже вернулись в Лондон после долгого и опасного путешествия, и я рад приветствовать вас на родной земле. Вы поручили мне нелегкое дело, которое я должен был выполнить в ваше отсутствие, но я действовал решительно и теперь с удовольствием представляю плоды своего труда. Много месяцев наводил я справки и, прибегнув к тем необычным методам исследований, с которыми вы меня познакомили, составил список из пяти самых известных лондонских невест, принадлежащих к высшему обществу.

Можете не сомневаться, что все молодые леди отвечают критериям вашей светлости относительно здоровья, возраста, красоты, воспитания, характера и происхождения и имеют безупречную репутацию. Имена ваших потенциальных невест следующие:

1. Мисс Зоэ Симмс — девятнадцать лет, великолепный голос, превосходное воспитание, изысканные манеры. Племянница герцога Роуленда.

2. Мисс Анна Брэйт — восемнадцать лет, дочь епископа Норуэлла, многообещающая эссеистка. Первая опубликованная работа называлась «Добродетели молодой леди».

3. Леди Ипатия Бхендейл — двадцать один год, хорошая спортсменка и охотница, увлекается охотой на лис.

4. Мисс Андора Уокер — шестнадцать лет. Хотя она едва вышла из школьного возраста, но уже удивительная красавица — подобной общество не видело уже многие годы. Считается завидным призом.

5. Достопочтенная мисс Дафна Старлинг — двадцать лет, первая красавица общества, известна своей добротой к незнакомцам. Но с этой леди есть проблемы. Обратите внимание на постскриптум.

Я всегда к вашим услугам и готов обсудить результаты своих исследований подробнее, но полагаю, что отныне ваша светлость предпочтет продолжать эту работу лично. По первому требованию я вышлю вам все свои записи. (Как вы приказывали, я составил подробное досье на каждую юную леди, а также календарь предстоящих светских мероприятий и типичное еженедельное расписание; это позволит вашей светлости понаблюдать за девушками, когда вам будет удобно.) Жду дальнейших инструкций. Позвольте еще раз выразить свою искреннюю радость, милорд, по поводу великой победы Англии в этой ужасной войне и вашего возвращения на родную землю.

Искренне ваш Оливер Смит, эсквайр, поверенный.

P. S. Относительно леди номер пять: возможно, сэр, вы пожелаете сразу исключить Дафну Старлинг из списка, поскольку в последние недели она, к сожалению, заставила говорить о себе в не слишком лестных выражениях.

Недавно она отказала очередному претенденту — самому завидному жениху общества лорду Альберту Кэрью и, боюсь, приобрела репутацию обманщицы.

Она въехала в королевство потерянных душ на двуколке в сопровождении лакея и горничной. Покинув безопасный, всегда оживленный Стрэнд, она оказалась в полном теней лабиринте.

Лошадь, протестуя, дернула головой, но подчинилась твердой руке Уильяма и, нервно вздрагивая, вошла в узкий проход между домами. Полускрытые густым утренним туманом громады многоквартирных домов нависали над головами, словно грозные средневековые башни. Стук копыт испуганной лошади эхом отражался от мрачных каменных стен, но больше никакие звуки не нарушали покой тихого утра. Трущобы оживали только ближе к ночи. Здесь все было совсем не так, как в элегантном, ухоженном доме ее отца.

Истинной леди нечего было делать в этих местах. Но в последние дни Дафне стало безразлично мнение общества.

Испортив свою репутацию, она почувствовала себя свободной, обрела новый взгляд на вещи и полностью отдалась тому, что для нее было действительно важно. Например, улучшению жизни детей в этом ужасном мире.

Клочья тумана проплывали мимо маленького открытого экипажа, нагруженного самыми разными вещами, которые она собрала для сирот за неделю, прошедшую после ее предыдущего визита. Хотя она приезжала сюда уже не впервые, условия жизни в трущобах ее ужасали.

Тощая, как скелет, бездомная собака рылась в куче мусора, сваленной прямо на улице, в поисках хоть какой-нибудь еды. Воздух был наполнен отвратительной вонью. В эти грязные узкие улочки, казалось, никогда не проникал ни свежий ветер, ни солнце. Местные жители обитали в вечных сумерках — очень уж тесно стояли дома, разбитые окна которых символизировали сломанные жизни людей, отказавшихся от борьбы. То здесь, то там спали бездомные — неподвижные бесформенные кучи тряпья на самом дне жизни.

Над этим местом словно повисло облако отчаяния. Дафна вздрогнула и поплотнее закуталась в плащ. Возможно, ей действительно не следовало приезжать сюда — иногда она чувствовала, что ведет двойную жизнь.

Но она знала, что переживает осиротевший ребенок. У нее по крайней мере был любящий отец, надежный дом и достаточно еды. Но мама с ранних лет внушала ей, что леди высокого происхождения, получившая образование и хорошее воспитание, имеет обязанности по отношению к тем, кому повезло меньше.

Важнее было другое: в глубине души Дафна знала, что если никто не станет приходить в подобные места и дарить любовь тем, кто ее лишен, тогда жизнь будет бессмысленна. Тем более комфортная жизнь, которую она всегда вела, как единственный ребенок виконта, владеющего большим состоянием и древним титулом.

Обладая множеством привилегий от рождения, она не хотела стать такой же эгоистичной, жеманной и насквозь фальшивой, как те представители высшего общества, которые в последнее время так решительно выступили против нее.

Дафна мельком подумала о лорде Альберте Кэрью, перед мысленным взором предстала его вечно ухмыляющаяся физиономия. Почему-то всякий раз при воспоминаниях о его «романтическом» предложении ей хотелось кричать во весь голос. Самый завидный жених и первая красавица общества — великолепная пара! Благодаря своему высокомерию Альберт оставался в блаженном неведении относительно того, каким несносным созданием он был. В жизни лорда Кэрью была только одна истинная любовь — он сам. Дафна скрипнула зубами и усилием воли выбросила из головы своего обманутого поклонника, тем более что экипаж как раз повернул на Бакет-лейн, где находился сиротский приют, в который она направлялась.

Бакет-лейн, или Слоп-Бакет-лейн [1], как в шутку называли это место здешние обитатели, была местом, где грех открыто соперничал с добродетелью и, к сожалению, чаще всего одерживал верх.

Хотя в конце улицы стояла маленькая церковь — последний разрушающийся каменный ангел в смятении взирал на разыгрывающиеся перед ним драмы, — значительно более уместными казались другие заведения: большой шумный бордель на углу, паб на противоположной стороне улицы и расположившийся в нескольких шагах от них игорный дом.