У каждого свой рай - Кристина Арноти

Герои этого романа, их имена и характеры абсолютно вымышлены, и сходство с любым реально живущим или умершим человеком было бы для автора или издателя лишь неожиданным совпадением.

В тот грозовой день, когда мы оказались на Таймс-сквер, моему сыну Франсуа, которому я посвящаю этот роман, было двенадцать лет. Под тропическим ливнем Нью-Йорк превратился в окаймленный водой лоскуток, расшитый вибрирующим неоном и движениями растерявшейся толпы. Прокладывая себе путь среди застывших в потоке автомобилей, я воскликнула: «Какое сказочное зрелище! Однажды я напишу роман, главное событие которого будет разворачиваться здесь». – «Как бы не так!» – сказал Франсуа, привыкший к вымышленным приключениям и неожиданным фантазиям в моих произведениях.

Некоторое время спустя наша жизнь взорвалась с такой же силой, с какой на нас тогда обрушилась гроза. От прежнего моего существования остались одни воспоминания. Поскольку я вынашиваю несколько сюжетов, то вначале я написала «Все шансы и еще один», изданный в 1980 году. Затем я посвятила себя этому роману, «У каждого свой рай», в котором события по мере того, как шло время, принимали неожиданный оборот.

Моя подруга Мария перепечатывала рукопись с неиссякаемым терпением. Чтобы расшифровать тысячи страниц, заполненных мелким сжатым почерком, нужны были сердце и лупа. Дружба, улыбка, преданность Марии помогали в этой работе, она была моим авианосцем.

Еще было участие Мадлен Николь, ее душеспасительные телефонные звонки в невыносимые моменты тоски и упадка сил. Ее расцвеченная всеми цветами радуги дружба неустанно предвещает окончание бури и просветление неба.

Тебе, Франсуа, моему сыну, замечательному спутнику, разделившему каждую секунду боли и радости, и Клоду, твоему отцу, внемлющему нам с любовью из другого мира, я посвящаю этот роман.

1979–1982, Мартини

ИТАК, у моего мужа есть двойник. Я улыбалась. Со спины сходство было невероятным. Я смотрела на мужчину, идущего в толпе с белокурой девицей, которая опиралась на его правую руку.

Улица копошилась, был полдень, конторы выплескивали своих служащих. Распространявшийся из булочных-кондитерских запах теплого хлеба и свежего кофе пополудни притягивал к ним проголодавшихся. Я следила за мужчиной, одолжившим силуэт у моего мужа. Одновременно такой чужой и родной, он шагал под солнцем, теперь он держал девушку за руку.

Менее часа тому назад в лицее, где я преподаю английский язык, директор сказал мне:

– Нам нужно помещение для выпускного экзамена. Скажите своим ученикам, чтобы они шли домой.

Я даже не успела его поблагодарить за несколько часов свободы. Это было так неожиданно, как если бы я получила охапку цветов. Выйдя из лицея, я втиснулась в автобус, мне нужно было зайти в магазин на улице Буасси-д'Англа. В течение многих недель мне не удавалось это сделать.

От разгоряченного в этот час Парижа, дышавшего душным воздухом из солнца и пыли, разило окисью углерода. Я любила Париж. Я намеревалась купить мужу роскошный банный халат, очень дорогой, что было настоящим безумием. Этим поступком я, вероятно, привела бы в замешательство свою свекровь, это насекомое, которое чувствует себя непринужденно лишь в постели под балдахином. На душе было радостно, я наслаждалась этими несколькими часами, полученными в подарок. Я напевала. Назойливый мотив, как репей, застрял в памяти: «Горячо, горячо, горячо, и любовь горяча. Нежно, нежно, нежно, и любовь нежна». Мне был непонятен смысл этого надоедливого припева, возникшего в чьей-то голове. У меня не было больше времени следить за шлягерами.

Раскрасневшаяся от солнца, увлекаемая потоком пожирателей бутербродов, я постепенно продвигалась к магазину. Я видела, как пара появлялась и исчезала в толпе, подхваченная людской волной. Мой муж обедал в этот час в столовой научно-исследовательского центра, где он работал уже десять лет. Я нагло рассматривала силуэт мужчины: такое же уплотнение между лопатками, такой же цвет волос, как у Марка, настоящее генетическое совпадение. Под руку, плотно прижавшись друг к другу, они шагали в ногу. Девица пыталась произвести впечатление, играя волосами, их золотистость бросалась в глаза, поскольку была явно естественного происхождения. Время от времени она отбрасывала их назад, отводила от лица. Хрупкая, стройная, с узким станом, она выглядела очень эффектно, иногда она наклонялась к нему и шептала на ухо. Так близко, что могла бы откусить мочку уха. В порыве нежности мужчина обнял ее за плечи и повернулся к ней. Они остановились, и мое дыхание тоже. Я дрожала, задохнувшись, словно вынутая из воды рыба. Я узнала Марка, моего мужа.

Я вышла за него замуж восемь лет назад, я вступила в добропорядочный брак с явным удовольствием. Мне казалось, что наш брак был исключительно удачным. Остановившись на тротуаре как вкопанная, я мешала прохожим. Меня слегка подталкивали. Я считала Марка искренним и не способным лгать. Как в дурном сне, я прошла мимо нищенки, которая протягивала ко мне потемневшую от грязи руку. Я пожала плечами. Она тотчас поняла, что мое дело плохо. Что делать? Захватить их врасплох? Окликнуть? Обратить все в шутку или заплакать? По характеру я была сдержанной. Но может быть, лучше объясниться немедленно? Мы решили прожить нашу совместную жизнь без всякого обмана: «Если однажды тебе кто-то понравится, ты мне скажешь». «Если какая-то девица начнет тебя провоцировать, ты меня поставишь в известность, и мы обсудим эту проблему вместе».

У входной двери нашей квартиры было вывешено расписание нашей работы. В любой момент дня каждый знал, где находится другой. Для него я была в лицее.

Марк, в рубашке с засученными рукавами (что же он сделал со своим полотняным пиджаком?), не чувствовал опасности. Он поцеловал девицу в висок. У этой мадонны в джинсах был ангельский вид. Зачем молчать и лгать? Чтобы пощадить себя, может быть? Я по-прежнему шла за ними. Жизнь принадлежала им, я была из нее исключена. Они прогуливались, держась за руки. Она разглядывала выставленные в витрине булочной пирожные, искусно разыгрывая девочку-сладкоежку. Она выбрала пирожное. И мой муж польстился на этот вздор. Наивная уловка действовала на него. Он был влюблен. Мне стало нехорошо. Он смотрел на девицу, его лицо от радости расплылось в глупой улыбке. Он вошел в булочную и вышел с видом победителя. Тут же на улице этот кретин принялся ее кормить. Она откусывала от наполеона. Бедный Марк вытирал губки «девочки» носовым платком, который он вынул из груды моих платков сегодня утром. Расслабившись, он балансировал в остановившемся времени. Девица ломалась. Это было бы слишком даже для Лолиты. Его одолевали беспорядочные чувства, в которых присутствовала неудовлетворенность обманутого отца с привкусом кровосмесительного крема. Этот идиот вел себя как настоящий папа-супермен. Она проглотила последний кусок пирожного, которое насытило бы грузчика. Собиралась облизать пальцы. Я была уверена в этом. И она это сделала.

Я была готова расплакаться. Я искала солнцезащитные очки в сумке, набитой разными вещами. Настоящий восточный базар: зажатый между коробкой сахарина и ключами кошелек раскрылся, вывалив разом все монеты, как игровой автомат при выигрыше. Наконец я вытащила свои очки с искривленными дужками и очень темными стеклами. Я укрылась за этим экраном и, невидимая, продолжала идти. Моя жизнь, немного скучноватая, но казавшаяся прочной и надежной, рушилась. В течение восьми лет я была сама верность. Перед свадьбой я отказалась от своего свободного образа жизни, от свободного времени, от последних капризов ради этого типа. И была счастлива. Сегодня я поняла, что он лгал. Рядом с ним слишком юная девица была похожа на искусную безделушку в рождественской витрине. Ангел на новогодней елке с золоченой трубочкой в руке.