Аромат розы - Нэн Райан

Я хочу посвятить эту книгу трем женщинам:

И.И.Райан, любительнице печатного слова, великолепной женщине и хорошему другу, которой случилось также быть моей свекровью.

Марше Мэтлок Конлин, верной подруге и несказанно очаровательной леди.

И, наконец, Кэйт Даффи, которая поверила в то, что у меня есть талант, а потом предоставила возможность доказать это.

— Ехать в Техас?!

— Именно.

— Пожалуйста, папа, — взмолилась Анжи, и ее изумрудные глаза наполнились ужасом, — неужели ты серьезно хочешь, чтобы я вышла замуж за человека, которого никогда не видела? Господи, да ведь он старше тебя!

— Перестань, девочка, — холодно произнес Джереми Уэбстер. — Я делаю это для твоего же блага. Ты должна быть благодарна, что такой преуспевающий человек, как Баррет МакКлэйн, согласился взять тебя в жены.

Худощавый мужчина поднялся с кресла-качалки и подошел к камину. Анжи, руки которой нервно подрагивали на коленях, смотрела, как он раздувал огонь в камине в и без того жаркой комнате, а его тонкие губы растянулись в довольной улыбке.

— Лишь благодаря своей любви к Богу и давнишней дружбе со мной Баррет согласился на этот брак, — продолжил он. — Я вырастил тебя в послушании и хочу, чтобы ты была хорошей и любящей женой моему доброму другу. — Медленно повернувшись, он поплотнее запахнул на тощей груди старую шерстяную кофту и посмотрел на дочь. — Это воля Божья, Анжи. Я умираю и все ночи напролет молюсь о том, чтобы Бог защитил тебя, когда я покину эту землю. Письмо Баррета, в котором он предложил объявить тебя своей невестой, было знамением небес, я уверен в этом.

С исказившимся лицом она взглянула на отца. Анжи нечасто осмеливалась перечить Джереми Уэбстеру. С давних пор он подчинил ее своей воле. В детстве, бывало, его тяжелая рука проходилась кожаным ремнем по ее спине за непослушание и, в конце концов, как ни упряма была Анжи, она поняла, что проще было соглашаться с каждым его словом.

Неповиновение, как узнала она по собственному горькому опыту, вызывало немедленное и неотвратимое наказание. И все же Анжи не испытывала к отцу ненависти. Она понимала, что по-своему он любит ее. Если он и заставлял ее расплачиваться за грехи матери, то это можно было понять. Она унаследовала от ее внешности очень многое: белоснежный цвет лица и льняные волосы Анжи были точно такими же, как у улыбающейся женщины на фотографии. Сверкающие глаза ее матери были, как уверял отец, такими же изумрудно-зелеными, как и ее собственные. И, как неприязненно добавлял Джереми Уэбстер, эти глаза когда-то любили соблазнять мужчин, посылая их души прямиком к дьяволу. Анжи старалась быть осмотрительной и опускала глаза в обществе молодых мужчин, с которыми, правда, редко виделась. У нее не было ни малейшего желания ни отправлять мужские души к Сатане, ни выслушивать отцовские порицания по этому поводу.

Анжи выросла под неусыпным наблюдением отца и научилась жить, не жалуясь. Временами ей очень хотелось разузнать хоть что-нибудь о событиях тех далеких дней, которых она не помнила, но она научилась сдерживать свое любопытство. В свои восемнадцать лет она несколько стыдилась своего женственного тела, но по неопытности не догадывалась, что молодые джентльмены, которых Анжи видела по воскресеньям в конгрегационной церкви на улице Каналов, с трудом стараются сосредоточить свои мысли на проповеди и не смотреть, как вздымается ее юная грудь под скромным платьицем, когда она поет своим нежным голосом псалмы, и как переливаются в потоке солнечных лучей ее длинные золотые волосы.

Анжи уже давно перестала просить себе новые наряды и носила платья, переделанные из тех, что присылали ей добрые прихожанки церковной общины. Часто эти платья были совершенно бесформенными и с трудом держались на ее узких плечах. Но отец, казалось, никогда не замечал, как плохо она одета. А если и замечал, то считал, что это не имеет никакого значения. Анжи старалась скрыть свое отчаяние и делала огромные складки на большой одежде, чтобы хоть как-то подогнать ее по фигуре. А если платье было мало, то ей ничего не оставалось, как покрываться краской стыда и молча терпеть неудобства.

С самого раннего детства, когда мать, которую она не помнила, оставила ее, жизнь Анжи протекала в полном одиночестве и молчаливой покорности своему глубоко религиозному отцу. Она принимала одиночество как должное и полностью посвятила себя ведению домашнего хозяйства, заботам об отце. Часто вечерами ей час за часом приходилось слушать, как он читает вслух Библию в кожаном переплете.

Другие девушки ее возраста развлекались на вечеринках с молодыми людьми или катались в экипажах по улицам Нового Орлеана. Но с Анжи такого не случалось. Она знала, что подобное времяпрепровождение было не для нее. И, кроме того, не могла представить себе, что какой-нибудь мужчина мог настолько заинтересоваться ею, чтобы пригласить куда-нибудь. Репутация ее отца как проповедника Библии и суровая дисциплина, царившая в их доме, были так хорошо известны окружающим, что, хотя и не одно мужское сердце замирало при виде Анжи, никто не осмелился бы пригласить ее составить компанию.

Когда она начала превращаться из подростка в красивую молодую женщину, один хрупкий юноша подошел к ней после вечерней службы и, взяв за руку, отвел в тень за стену церкви. Прошептав, что хочет поцеловать ее, он наклонился к девушке. Но в этот же миг кто-то оттолкнул его с необычайной силой. В испуге юноша оглянулся на напавшего и узнал в нем отца Анжи. Осознав, что совершил большую ошибку, паренек бросился прочь со всех ног. Анжи пришлось принять удар на себя. Обвиняя ее в том, что она ведет себя как проститутка, отец отвел ее домой и сильно наказал за случившееся. Слух о происшествии быстро распространился по городу, и на этом для Анжи закончились, впрочем, так и не начавшись, все развлечения.

Со временем Анжи научилась отгонять от себя обычные девичьи мечты о красивых нарядах, пикниках и поцелуях при луне. Ей внушили, что думать о таких фривольных вещах грешно. И она знала, что навсегда лишена возможности получать такие обычные для ее возраста удовольствия.

Девушка молчаливо сносила то, что ее жизнь целиком посвящена больному отцу, а выходить из дома она может только в церковь. Но даже там Анжи была отделена от остальной молодежи. Отец не хотел, чтобы она знала, о чем сплетничают молодые девушки, и запретил ей находиться с ними в одной компании. Вместо этого Анжи должна была сидеть рядом с ним на передней скамье в церкви. Стремясь сохранить в доме мир, она согласилась и с этим требованием. И, кивая группе щебечущих поодаль девушек в новых платьях, печально следовала за отцом на скамью, на которой и просиживала с ним всю службу.

Джереми Уэбстер был озадачен тем, что дочь, всегда такая покорная ему, теперь оспаривает его решение выдать ее замуж за своего верного друга, которого он знал много лет. Идти наперекор было совсем не похоже на Анжи. И он огорчился, увидев, что большие зеленые глаза дочери смотрят на него с укоризной, словно обвиняя в том, что он не считается с ее чувствами. А ведь все, чего он хочет, — это устроить ее будущее. Он был вконец потрясен, когда она сказала твердо: