Подделка - Дженифер Крузи

Глава 1

Матильда Гуднайт отступила от стены, на которой красовалась ее последняя фреска, присмотрелась и поняла, что из всех преступлений, совершенных ею за тридцать четыре года жизни, именно эта впечатляющих размеров копия вангоговских подсолнухов в столовой Клариссы Доннелли приведет ее прямиком в ад. Господь еще мог бы простить ей «Венеру» Боттичелли, украшавшую ныне ванну в Айове, батальную сцену Уччелло, сделанную для зала заседаний совета директоров, и даже оргию Босха, намалеванную для одной спальни в Юте, но эти гигантские, кричащие, злобно пялившиеся на нее подсолнухи наверняка станут последней каплей. «Я одарил тебя чудесным талантом, – скажет Он в Судный день, – и вот что ты с ним сделала».

Тильда ощутила, как сжимаются легкие, и сунула руку в карман, желая убедиться, что ингалятор на месте.

Стоявшая рядом Кларисса зябко обхватила тонкими детскими ручками мягкий свитер второго размера и прищурилась, глядя на коричневато-желтые цветы.

– Совсем как у него, правда?

– Да, – с сожалением выдохнула Тильда, отдавая ей музейный оттиск с оригинала.

– Цветы выглядят… такими сердитыми, – заметила Кларисса.

– Ничего не поделаешь. – Тильда закрыла коробку с красками. – Он был психом.

– Я слышала об этом, – кивнула Кларисса. – Ухо.

– Да, это получило широкую огласку. Каждый считает своим долгом упомянуть об отрезанном ухе.

Тильда сбросила запачканную красками блузу.

– Остается только получить чек…

– А вы подписали ее? – встревожилась Кларисса. – Вы обязательно должны подписать. Я хочу, чтобы все знали: это подлинная фреска Матильды Вероники.

– Конечно, подписала. – Тильда указала носком парусиновой, заляпанной красками тапочки на то место внизу фрески, где было небрежно нацарапано «Матильда Вероника». – Вот здесь. А теперь мне пора…

– Надеюсь, вы не подписали ее «Ван Гог»? – допрашивала Кларисса, нагибаясь. – Иначе это, наверное, будет считаться подделкой.

– Вряд ли, если только в его творчестве не было периода кентуккийской фрески, о котором мы ничего не знаем, – объяснила Тильда, пытаясь набрать воздуха в легкие. – Поэтому, если можно, выпишите мне чек, ил…

– Нет, я хочу, чтобы буквы были крупнее, – перебила Кларисса, выпрямляясь. – Чтобы все знали, чья это работа. К тому же я собираюсь пригласить людей из журнала. Пусть и они видят, что это подлинная Матильда Вероника…

Энтузиазм Клариссы по поводу использования ее имени в качестве бренда уже давно потерял свою привлекательность, поэтому Тильда быстренько сменила тему:

– Вот Спот был настоящим молодцом. Вел себя просто идеально.

Она кивнула на маленькую длинную собачку Клариссы, руководствуясь теорией о том, что люди обожают слушать похвалы своим животным.

– Его хвост почти скрывает ваше имя, – капризничала Кларисса.

Тильда слегка сдвинула очки с переносицы и взглянула поверх оправы на Спота, дрожавшего у ее ног. На фреске она произвела над собачьей мордой нечто вроде пластической операции, добиваясь того, что пуговичные глаза Спота почти сходились на длинном остром носу. Кроме того, она смягчила серый оттенок, пятнавший его темную лохматую шкуру, чтобы разительное сходство с крошечным волком-мутантом было менее заметным.

– Вам нужно подписать ее еще раз, – настаивала Кларисса. – Только наверху. И покрупнее.

– Нет, – отказалась Тильда. – Каждый и так увидит подпись, потому что все будут сравнивать Спота с его изображением. Люди всегда так делают. Смотрят на собаку, потом на фреску…

– А вот и нет! – торжествующе объявила Кларисса. – Он сегодня же вернется в приют!

– Вы отправляете свою собаку в приют?

Услышав это, Спот прижался к ногам Тильды, пачкая шерстью ее джинсы.

– Это не моя собака. Вы всегда помещаете на своих фресках собак…

– Вовсе не всегда, – вставила Тильда.

– …так написано в журнале, поэтому я взяла из приюта песика, иначе люди посчитали бы, что это не подлинная Матильда Вероника, так что я поехала и выбрала единственное породистое создание, которое там имелось.

– Значит, Спот породистый?

– Серебристо-пятнистая длинношерстная такса. И вообще он привык к приюту. Ему там неплохо. Я уже третья временная хозяйка Спота.

Тильда выхватила из кармана ингалятор и жадно вдохнула.

Если вдуматься хорошенько, то все вполне логично. Кларисса – женщина именно того типа, которая не поленится отправиться в прокат собак, чтобы раздобыть второсортный товар для создания поддельного тепла на своей насквозь фальшивой постимпрессионистской стенной росписи. Ненужный теперь Спот уставился на свою временную хозяйку – трясущийся, маленький, почти столь же несчастный и жалкий, как и уродливый.

«Я вовсе не собираюсь спасать тебя, – мысленно твердила Тильда, сжимая ингалятор. – Не могу же я спасать всех на свете. Я астматик, и мне не нужна собака, особенно такая, которая действует на меня подобно дозе наркотика и выглядит при этом как связка соломы».

– Подпишите еще раз, вот здесь, – не отставала Кларисса. – Сейчас принесу вам шпатель.

– Нет, – отрезала Тильда. – Я все подписала. И была бы очень благодарна за чек на остаток суммы.

– Ну… не знаю… эта подпись… – начала было Кларисса, но Тильда снова водрузила очки на переносицу и направила на Клариссу суровый взгляд. Та поспешно кивнула:

– Сейчас принесу чек.

Оставленная наедине со Спотом – чертовски подходящее имя для никому не нужной собаки, – Тильда пыталась думать о чем-то другом, кроме приюта. Очередная фреска, очередной успех, очередная довольно приличная сумма, списанная с семейного долга, очередные две недели, вычеркнутые из ее жизни, очередное поругание искусства…

Звонок сотового положил конец робким потугам на оптимизм. Тильда щелкнула крышечкой.

– Ал-ло…

– Тильда, – объявила мать, – у нас проблема.

– Да ну? – притворно удивилась Тильда, разглядывая подсолнухи. – Кто бы мог подумать?!

– Дело плохо, – пояснила Гвен, и Тильда заткнулась, застигнутая врасплох серьезностью материнского тона. Удел Гвенни – горячие булочки и кроссворды. Серьезность не ее конек.

– Ладно, что бы там ни было, прорвемся, – пообещала Тильда, снова поглядев на песика. Тот ответил взглядом, в котором стыло отчаяние. – Что там у вас?

– Надин продала Скарлет.

Тильда от неожиданности так резко вскинула голову, что заболела шея. Живот мгновенно скрутило. Откуда-то издалека донесся голос ее шестнадцатилетней племянницы: