Тайная жена Казановы - Барбара Линн-Дэвис

Посвящается Патриции Фортини-Браун, которая поделилась со мной своей любовью к Венеции

Остров Мурано в бухте Венеции

Март 1774 года

Катерина Капретте сидела на краю стула в холодной комнате, куда, казалось, уже никогда не придет весна. Она заставила себя встретиться с пугающим, пронзительным взглядом аббатисы Марины Морозини, ее давней приятельницы и не менее давнего врага, которая сидела за резным письменным столом с витыми ножками. Позолоченная бронзовая виноградная лоза карабкалась по блестящим ножкам красного дерева, и они были будто охвачены пламенем.

Аббатиса кивнула:

— Катерина, рада, что ты выбралась в монастырь навестить нас. Сколько ты к нам не заглядывала?

Катерина не могла отвести глаза от былой красавицы Марины. Восковая кожа натянулась на скулах. Некогда зелено-голубые глаза поблекли. Она была облачена в черную рясу, черную шапочку-велон и белый чепец, скрывающий ее уши, шею и волосы. Исчезли все запретные детали, с которыми Марина не расставалась, даже постригшись в монахини: заколки для волос с драгоценными камнями, длинные ногти, розовая вода, которой, казалось, благоухала каждая складка ее рясы.

В горле у Катерины пересохло, но она заставила себя отвечать.

— Лет двадцать прошло.

Марина сделала глоток воды из кубка.

— Двадцать лет… да… целая вечность. Как я уже объяснила в письме, в монастыре произошло событие, заставившее меня вспомнить о тебе.

— Польщена, что вы продолжаете думать обо мне, — сказала Катерина. Как будто бы Марина могла ее забыть. — Но мне трудно представить себе, чем я могу быть полезна, ведь вы теперь настоятельница. А я мало разбираюсь в духовных вопросах. — Катерина наклонила голову, как будто избегая удара.

— Я пригласила тебя сюда не для того, чтобы советоваться по духовным вопросам, — ответила Марина, почти не скрывая своего раздражения. — У меня, к сожалению, возникла проблема с одной из юных послушниц — шестнадцатилетней девицей. Ее привез сюда отец. Месяц назад. Мать у нее умерла. Он предложил мне целый мешочек золотых цехинов, чтобы я ее взяла. Разве я могла ему отказать?

Катерина подняла глаза, но ничего не произнесла, понимая, о чем идет речь. Мало кто из нынешних девиц остается в монастырях из религиозных соображений, многих оставляют здесь в целях безопасности.

— Одна проблема: она беременна. Только об этом отец предпочел умолчать, — с усмешкой продолжала Марина. — Он уселся в это кресло, стал показывать мне старинные монеты и камеи, которые раскопал в земле. Называл себя антикваром. Он как раз направлялся в Константинополь, сказал, что не может взять дочь с собой — учитывая безбожность язычников. Молил меня о помощи.

Когда речь зашла о беременности, внутри у Катерины все скрутило. Но она продолжала молчать, надеясь, что ошиблась в своих предположениях относительно того, куда ведет этот разговор.

— Я не могу оставить Леду в монастыре Санта Мария дельи Анджели — Святой Марии и ангелов, — заявила Марина, подтвердив страхи Катерины. — Скандала не миновать. Разумеется, ты все сама понимаешь.

Катерина кивнула. Конечно, она все понимала.

— Я должна удалить ее из монастыря, пока она не родит. Поэтому я спросила себя — кто мог бы согласиться принять у себя девушку в таком положении, как Леда, без лишних вопросов? Войти в ситуацию? И тогда я вспомнила о тебе.

— Марина! — взмолилась Катерина. Мысленно она уже хваталась за ручку массивной дубовой двери, бежала к докам и скользила в лодке домой. — Вы слишком высокого обо мне мнения. Уверена, что здесь ей будет намного лучше.

Марина просто ждала, когда впечатление от произнесенных Катериной глупых слов развеется, как дурной запах. Потом она впервые за время встречи улыбнулась. У нее на зубах был налет болотного цвета.

— Ангел мой. Я могу тебя так называть?

Катерина почувствовала скрытый подтекст в словах Марины. Кое-кто другой много-много лет назад называл ее «ангелом». И где-то далеко, возможно, он до сих пор ее помнит именно такой.

— Между нами многое было, верно? — На мгновение перед ней вновь была прежняя Марина. — Я помню тебя в четырнадцать лет. Ты была сама невинность! Как все мы тогда полагали.

Катерина нервно засмеялась, опустила глаза, чтобы скрыть зардевшееся лицо. Кровь застучала в висках.

— Я узнала тебя с другой стороны, — продолжала Марина, — и все эти годы хранила твою тайну. Кто знает почему? — Она вздохнула. — Что бы я выгадала, если бы начала мстить? Ты и так потеряла все. И я оставила тебя в покое.

Катерина сидела на стуле, будто мраморное изваяние. Она слышала, как за окнами плещется у поросших мхом камней вода лагуны.

— А теперь, моя старинная подружка, — вела свое Марина, — я прошу тебя об одолжении. Это ненадолго… как я понимаю, всего на полгода. Помни, что эта девушка такая же глупышка, как и ты была когда-то… мы все… когда-то были.

Катерина подняла голову, посмотрела в поблекшие глаза, взгляд которых смягчился от давних воспоминаний.

— Ты поможешь ей?

— Конечно. — Катерина проиграла эту битву, но ответила так уверенно, словно это было ее собственное желание.

— Отлично, — Марина улыбнулась своей зеленоватой улыбкой. — Леда ожидает тебя в своей келье, готовая ехать.

Не прошло и часа, как Катерина опять сидела в гондоле, направлявшейся назад в Венецию, но на этот раз женщина была не одна. Вода в лагуне была покрыта рябью из-за гуляющего в бухте мартовского ветерка. Катерина осталась в теплой каюте, но Леда сидела прямо на скамье. Ее розовое хлопчатобумажное платье, совершенно не подходящее для этого времени года, трепетало на ветру. Катерина наблюдала за тем, как девушка отрешенно смотрит на воду, как будто не замечая ни присутствия самой Катерины, ни двух гондольеров на веслах. Казалось, что она отдалась на волю ветра и волн.

У Леды были русые волосы с каштановым отливом. При солнечном свете и на открытой воде они приобрели странный пурпурный оттенок — неужели она их покрасила? На шее девушка носила странный золотой кулон на черной бархатной ленте. Кулон был толстый, квадратный, резной, но узор на кулоне Катерина разглядеть не могла. Плечи и спину Леда не распрямляла, поэтому ее живот казался чуть-чуть вздутым. Но Катерина заметила, что гондольеры смотрят на нее так, как будто она — неземная красавица. Наверно, все дело в ее глазах — они были голубыми, как у англичанок или ирландок, и наводили на мысли о дальних странах.

Леда была родом из знатной флорентийской семьи Строцци. Ее настоящее имя — Филлида, как сообщила ей Марина, когда они шли по коридорам монастыря, чтобы забрать своенравную девчонку. Это греческое имя ей дал отец. Но в детстве она могла выговорить только «Леда», и это сокращенное имя прижилось. «Леда», — повторяла про себя Катерина, наблюдая за сидящей на борту девушкой. Бог Зевс так сильно возжелал мифологическую Леду, что овладел ею, превратившись в прекрасного лебедя.