Укрощение невесты - Линси Сэндс

Пролог

Меревен Стюарт воткнула в шитье иголку и с раздражением вытащила ее с другой стороны. Она была в отвратительном настроении, и вина за это, как обычно, лежала на ее отце и двух братьях. К несчастью, мужчины рода Стюартов любили выпить. Самым обидным было то, что в трезвом виде они были милыми и любезными, а напившись эля, становились глупыми и бестактными. А уж виски просто превращало их в сущих чудовищ.

Естественно, они предпочитали виски. А это означало, что из-за них Мерри нередко попадала во всякие сложные ситуации. Ее первый опыт в роли смотрителя замка Стюартов показал, что если отец и братья пьяны, то всегда полезно иметь при себе что-нибудь тяжелое. Хорошо, если этого было достаточно, чтобы удержать их в рамках. Потому что, как правило, они распускали язык, начинали язвить, издеваться, задираться, и угроза насилия, витавшая в воздухе в подобных случаях, не могла не сказаться на окружающих.

В течение последних шести лет Мерри делала все от нее зависящее, чтобы удержать их от пьянства и чрезмерного потребления виски, которое, собственно говоря, сами Стюарты изготавливали и продавали. Она прятала виски в кладовой, единственный ключ от которой всегда носила при себе, но они отправлялись в деревню, где был постоялый двор, или к Колану Гоу и напивались там. А ей приходилось разбираться со всеми неприятностями, которые они устраивали в пьяном виде. Так Стюарты жили уже шесть лет, с тех пор как умерла мать Меревен. Ничего не менялось… до прошлой недели, когда они вернулись от Колана Гоу совершенно невменяемыми. Оставалось только удивляться, как они не свернули себе глупые шеи, проделав обратный путь верхом. Еще более странным был тот факт, что, спешившись, точнее, свалившись с лошадей, они тут же потребовали еще виски.

Мерри не дала им ключей от кладовой, а предложила отправиться спать. Сказав слугам, чтобы те разошлись, она удалилась в свою комнату, надеясь на то, что отец и братья успокоятся. Не вышло. Мужчины пошли брать кладовую, вооружившись боевыми топорами. Адский грохот заставил девушку вскочить с постели. Спустившись в кладовую, она обнаружила, что мертвецки пьяные мужчины выбили массивную деревянную дверь и теперь были заняты открыванием бочонка с виски. Когда она попыталась остановить разбушевавшуюся троицу, один из братьев попросту отшвырнул ее в сторону и даже замахнулся на нее боевым топором, чтобы не мешала.

Меревен пришлось сдаться и оставить их наедине с обретенными сокровищами. Затем последовала почти неделя непрерывного беспробудного пьянства, в течение которой все, включая слуг, старались не попадаться вздорным пьяницам на глаза. Те пили до полной потери человеческого облика, потом засыпали, а после пробуждения начинали пить снова. На третий день ее брат Броди ударил по лицу попавшегося ему под руку мальчика, который помогал на кухне и не успел увернуться от его кулака. К счастью, Мерри оказалась рядом и успела вмешаться после первого же удара. Парнишка остался с разбитым носом и получил весьма ценный урок. Теперь она была абсолютно уверена, что он ни за что не вернется в замок, пока не убедится в том, что путь свободен.

На четвертую ночь Гавейн едва не спалил конюшню, швырнув факел на стог сена в стойле, где стояла его же собственная лошадь. Главный конюх оказался начеку, успел вывести Гавейна и его лошадь из горящего стойла и сумел потушить пожар, не дав огню распространиться по всей конюшне.

Но сильнее всего Меревен огорчил поступок отца Эхана. На пятый день непрерывного пьянства, расчувствовавшись, он решил снять висевший над камином портрет своей жены — матери Мерри, чтобы рассказать всем, как ему ее не хватает. Но споткнулся, рухнул прямо на стоящий у огня стул, спинка которого, как мечом, отсекла верхнюю часть портрета. В приступе ярости отец сломал стул и отправил обломки в огонь. Испорченный портрет, по его мнению, должен был последовать туда же.

Она попыталась воспрепятствовать сожжению портрета, но тут же оказалась на полу — отцовская рука всегда была тяжелой. А когда Мерри сумела встать на ноги, полотно было охвачено огнем. Ей осталось только опуститься на колени и горько расплакаться от того, что случилось с единственным портретом ее дорогой, любимой и, к несчастью, рано покинувшей этот мир матери Мэйрид Стюарт.

Когда слезы Мерри подсохли, боль потери сменилась яростью, причем направленной не столько на отца, сколько на братьев. Они уничтожали все. В замке уже почти не осталось вещей, в той или иной степени не пострадавших от их пьяных дебошей.

Последний случай побудил Эхана, наконец, завязать с выпивкой, и три дня назад пьяный разгул прекратился. С тех пор мужчины ничего не делали — только ныли и жаловались на боли в голове и в желудке. Мерри их не жалела, а просто продолжала делать повседневную работу. Она давала указания слугам и солдатам, и пока отец и братья приходили в себя, следила за тем, чтобы все шло своим чередом. Она также велела починить разбитую дверь в кладовую и поставить на нее новый замок.

Девушка не ждала от будущего ничего хорошего. Она не сомневалась, что как только отец и братья решат, что уже достаточно наказаны, они возьмутся за старое. Так было всегда.

— Они идут.

Услышав слова своей служанки Уны, Мерри подняла глаза от шитья. Ее губы непроизвольно сжались, когда она увидела направляющихся к ним троих мужчин.

— Может быть, я…

— Ты лучше ступай пока в кухню, Уна, — перебила служанку Мерри, заметив, что ее братья немного пошатываются. Неужели опять пили?

— Я останусь, — заявила Уна, — вы…

— Иди, — не менее твердо повторила Мерри.

Уна еще несколько секунд колебалась, но потом, раздраженно щелкнув языком, направилась в кухню.

— Хорошо, я уйду, но буду стоять у дверей, и если этот дьявол Броди снова замахнется на вас топором, я возьму самую тяжелую сковороду и быстро его утихомирю.

Мерри покачала головой, и на ее губах появилась грустная улыбка. Они выросли вместе и с детства были подругами, хотя Мерри со временем стала хозяйкой Уны. Эта дружба придавала Мерри сил все последние годы, поэтому сейчас она заставила Уну уйти. Служанка считала своим святым долгом защищать Мерри и иногда в своем рвении заходила слишком далеко. Это неизменно вызывало ярость братьев и только ухудшало ситуацию.

— Мерри!

Она неохотно повернулась к отцу и братьям, заметив, что отец выглядит нерешительным, а братья, наоборот, настроены воинственно. Это не могло не насторожить ее. Она пристально смотрела на колоритную троицу, пока они не начали беспокойно переминаться с ноги на ногу, и, в конце концов, с откровенной неприязнью спросила:

— Что еще?

Отец оглянулся на стоящих за ним сыновей и, запинаясь, начал говорить:

— Я… понимаешь… ну, это…

Губы Мерри сжались в тонкую ниточку. Этот человек не может даже произнести то, что они совместно сочинили, чтобы заставить ее выдать им виски. Он продолжал бормотать что-то невнятное, и, в конце концов, на его опухшей физиономии отразилось отчаяние. А Мерри захотелось его ударить. Она была сыта по горло этой троицей.