Коварство и любовь - Бертрис Смолл

Пролог Хэмптон-Корт, осень 1537 года

Королева умерла. Она благополучно разрешилась крепким, здоровым младенцем – в пятницу, двенадцатого октября, в два часа утра. Находившийся в Эшере король, узнав о рождении принца, вскочил на коня и во весь опор помчался в Хэмптон-Корт, чтобы увидеть сына. Младенец был светловолосым, с крепенькими ручками и ножками. Генри Тюдор был переполнен радостью. Наконец-то у него появился сын-наследник! Он даже ощутил некоторую благосклонность к обеим своим дочерям – болезненной и до фанатизма набожной Марии, которая вечно смотрела на него исподлобья, и крошке Елизавете, дочке Нэн. Ну, уж об этой-то чем меньше вспоминаешь, тем лучше – дерзкая девчонка. И в свои три года слишком много знает. Однако Джейн, благослови ее Господь, полюбила обеих его дочек. Она хотела, чтобы они находились при дворе вместе с ней. Мария могла составить ей компанию, а Бесс предстояло воспитываться вместе с их сыном.

– Ты славно потрудилась, милая, – сказал король своей королеве. Он коснулся поцелуем лба, а затем погладил протянутую к нему маленькую руку. – Ладный получился паренек, но мы заведем еще нескольких, чтобы ему не скучать в одиночестве, правда, Джейн? – Король просиял ласковой улыбкой. – Трех или четырех наследников английского престола!

Король упивался торжеством и теперь мог считать, что справедливость восторжествовала. Господь одобрял его деяния последних лет, вот и даровал ему наконец сына.

Джейн Сеймур ответила мужу вымученной улыбкой. Роды были долгие и тяжелые, тянувшиеся почти три дня. Однако было необходимо выбрать имя их сыну.

– Как бы вы хотели его назвать, милорд? – спросила она у короля.

Сейчас ей совсем не хотелось думать о рождении еще троих-четверых детей. Слишком свежи воспоминания о только что перенесенных мучениях. В глубине души она даже задалась вопросом: стали бы мужчины настаивать на куче детей, если по милости божьей рожали их сами?

– Эдуард. Моего сына следует назвать Эдуардом.

Королевские герольды помчались во все концы страны, чтобы объявить народу, что король Генрих VIII и юная королева Джейн стали родителями здорового младенца мужского пола. Колокола всех церквей Лондона начали счастливый перезвон, который не смолкал целый день и добрую часть ночи. И в каждой церкви Англии пели «Тебя, Господи, славим» – отметить появление на свет принца Эдуарда! Повсюду жгли костры. Лондонский Тауэр буквально скрылся в синеватом дыму, как две тысячи раз прогремели пушки в честь новорожденного наследника. Хозяйки развесили гирлянды над дверями своих домов и начали готовить блюда для праздничных обедов, которые неминуемо должны были последовать за счастливым днем. Дары и добрые пожелания уже стекались в Хэмптон-Корт. Кто знает – где и на кого падет благосклонное внимание короля в свете его великой радости? Узнав о рождении принца Эдуарда, вся Англия радовалась вместе с Генрихом и его королевой.

В понедельник, пятнадцатого октября, принца Эдуарда крестили в королевской церкви Хэмптон-Корта. Праздничная церемония началась в личных покоях королевы. Король решил – а королева смиренно согласилась, – что крестными новорожденного сына станут архиепископ Кранмер, герцог Саффолк и герцог Норфолк, а также старшая дочь короля, Мария. Дочке Нэн тоже позволили принять участие в празднестве. На этом настояла мягкосердечная Джейн.

Поэтому леди Елизавета, которую нес на руках брат королевы, лорд Бошан, крепко сжимала в пальчиках елей для миропомазания, прекрасно сознавая важность события и своей роли в нем. Девочка, правда, не могла решить, что ей нравилось больше всего – участие в великолепной церемонии или чудесное, богато расшитое платьице, которое на нее надели. После того как младенца Эдуарда крестили, Елизавета вернулась в покои королевы. Мария, старшая сестра, держала ее за руку.

Королева благословила сына, благословил его и король. Затем мальчика, вызвавшего всеобщее восхищение, отправили в детскую. Его унесла герцогиня Саффолк; именно ей надлежало отныне заботиться о наследнике.

Король приказал, чтобы покои принца Эдуарда держали в безукоризненной чистоте – он не забыл, какие беды постигли сыновей, рожденных ему принцессой Арагонской. Каждую комнату и коридор надлежало ежедневно оттирать щетками с мылом и горячей водой. Подметать тоже следовало ежедневно. Все должно быть чистым – любой предмет, до которого дотрагивался младенец, все его одежки, вообще все, что бы ему ни потребовалось. Неслыханное это было дело – столь фанатичное требование чистоты. Но кто бы посмел ослушаться Генриха Тюдора?

Обе королевские кормилицы были славные деревенские девушки, крепкие здоровьем и телом. Одна только что родила мертвого ребенка. Другой пришлось отдать новорожденного сына золовке. Наследнику престола не полагалось делить пищу с другим ребенком. Иначе тот, второй, за которым не ухаживали так тщательно, мог заболеть и заразить принца. Этот младенец должен жить, чтобы наследовать отцу! Поэтому были приняты все меры предосторожности. Эдуард Тюдор был совершенно особенным ребенком.

Королева почувствовала недомогание на следующий день после крещения принца. К вечеру она, казалось, пошла на поправку, однако ночью ей стало совсем худо. Приставленные к ней лекари сошлись во мнении, что у нее родильная горячка. Всю ночь королева боролась с подступающей смертью. На следующее утро ее духовник, епископ Карлайлский, уж намеревался совершить над Джейн Сеймур последнее миропомазание, но ей вдруг полегчало. К четвергу, к всеобщему облегчению, казалось, она вовсю идет на поправку. А потом, вечером пятницы, ее вновь охватил лихорадочный жар, и королева впала в забытье. Теперь не было сомнений, что смерть ее близка, да только никто не осмеливался сказать это вслух.

Король намеревался вернуться в Эшер ко вторнику двадцать третьего октября – на открытие охотничьего сезона. Но разве мог он покинуть свою милую Джейн? Даже ему стало ясно, что королева умирает. И он горестно плакал, что изумило весь двор. Мало кто мог припомнить слезы короля. Генрих Тюдор просидел подле жены всю ночь. После полуночи епископ Карлайлский вошел в опочивальню, чтобы провести над королевой последние обряды. К этому времени никакой надежды на чудесное исцеление уже не оставалось. Исполнив долг, епископ сделал все, что было в его силах, чтобы успокоить своего господина, однако король был неутешен. Королева Джейн тихо отошла в два часа ночи, почти в тот же час двенадцатью днями раньше появился на свет ее сын. Король немедленно ускакал в Виндзор, чтобы там уединиться. Считалось дурной приметой оставаться в месте, куда только что наведалась смерть.

Разумеется, похороны королевы прошли с подобающей пышностью. Ее хрупкое тело завернули в расшитую золотом ткань, чудесные светлые волосы были распущены, на голову водрузили украшенную драгоценными камнями корону. Джейн Сеймур лежала в приемном зале Хэмптон-Корта, где день и ночь распевали молитвы за упокой ее доброй души. Потом усопшую перенесли в королевскую церковь, где придворным дамам предстояло совершить бдение в течение целой недели.