Замуж за Зверя - Мария Зайцева Страница 25

Азат поднимает меня со стула, легко подхватывает на руки и садится вместе со мной обратно на мат, устраиваясь поудобней и устраивая меня сверху, у себя на коленях.

— Все очень просто… — он прижимается губами к пульсирующей жилке на шее, запуская по моему напряженному телу невольную дрожь. Не удовольствия, нет. Безумия. Я знаю, как он может сделать сладко и странно своими губами. И своими руками. И изо всех сил противлюсь этому, опасаясь опять, в очередной раз, потерять себя. Сойти с ума. — Я просто тебя захотел. Как увидел там, в клубе… Ты танцевала… Приличная девушка не должна так танцевать. В публичном месте. Такое — только для мужа. Но ты танцевала, а я смотрел… И смотрел, и смотрел… — он говорит и говорит, а сам все крепче держит, все сильнее целует, уже не сдерживая силу своих рук и губ.

Мне тяжело и страшно в его объятиях, я вся дрожу, уже жалея, что спросила. Но я же не думала! Я же не знала! Я думала, что мы поговорим, мне показалось, что в нем что-то есть человеческое…

Но сейчас, закаменев в его руках, я понимаю, что ошибалась. Ничего в нем нет человеческого… Он целует меня, от его губ по коже бегут мурашки, и в то же время оскорбляет, называя неприличной девушкой только лишь из-за танцев. У него словно два лица, две ипостаси. С одной стороны — современный, даже начитанный, грамотно и правильно рассуждающий, а с другой — очень-очень дремучий. Какая-то дикая смесь из древних традиций и понятий и европейского лоска. Словно зверь-перевертыш.

Сверху — вот он, лощеный бизнесмен, а стоит чуть копнуть вглубь — и дикарь, едва с гор спустившийся… Оборотень… Ужасный человек… Почему он так хорошо мне делает? Как так может быть вообще? Я же понимаю, что это — принуждение, кошмар, ужас…

Но его губы на удивление нежные и в то же время требовательные. Зверь явно успел изучить все мои слабые места, и бьет прицельно туда, обезоруживая самым древним в мире способом: обещанием удовольствия.

Мне стыдно и страшно, но тело дрожит, а кожа покрывается мурашками от его поцелуев и развратного шепота… Как так может быть? Наверно, я в самом деле падшая, грязная, раз так реагирую. Приличная девушка должна с ужасом отбиваться, а я не могу… Просто не могу…

— Ты была, как русалка, дивная пэри, с длинными волосами, глазами полуприкрытыми, губами, сознанными для поцелуев… Моих, только моих, сладкая… — Азат расстегивает ворот плотной рубашки, обнажая плечо, покрывает его жгучими поцелуями и все шепчет и шепчет, сводя с ума окончательно, — ни на кого не смотрела, танцевала… Я словно обезумел… Никого не видел больше, только тебя…

Я пытаюсь упереться в его плечи ладонями, но сил нет, он легко перебарывает мое смешное сопротивление, горячий, такой горячий, обжигает, голову заволакивает безумным маревом, и я знаю его, это марево, оно мне знакомо! Благодаря ему знакомо!

Это он виноват в том, что я такая развратная! Он!

Губы сухие, воздуха не хватает, сердце грохочет, в ушах тоже грохот…

И я не сразу понимаю, увлеченная происходящим со мной, что грохот в ушах — не от неистово бьющей по венам крови…

Азат замирает, прекращая меня целовать. Затем аккуратно ссаживает с колен на пыльный мат и встает.

Лицо его совершенно спокойно, даже, я бы сказала, расслаблено, но я вижу, как бешено бьется тугая жилка у виска. Он насторожен, и ему не нравится происходящее.

А, значит, грохот — это не мое взбудораженное воображение. И не моя реакция на его вольности.

— Азат… — я говорю почему-то шепотом, мгновенно и дико пугаясь, смотрю вверх, на каменные своды пещеры, внезапно очень остро ощущая свою незащищенность. Уязвимость. И невероятную толщу камня над головой. — Что это, Азат?

— Ничего, сладкая, — спокойно говорит он, — наверно, где-то снаружи камни посыпались… Ты сиди здесь, я пойду посмотрю, хорошо?

Азат поворачивается ко мне, улыбается, умиротворенно и успокаивающе, но меня не обмануть! Я вижу, как блестят озабоченно его глаза! Я вижу, как непроизвольно сжимаются кулаки!

Он… Он меня обманывает! Что-то случилось, точно что-то случилось! И сейчас… Он хочет уйти, оставить меня одну! Здесь! В этом каменном гробу!

Я вскакиваю и обхватываю руками ворот его рубашки:

— Нет! Нет! Я не останусь, Азат! Не останусь! С собой возьми! С собой!

Контролировать себя совсем не получается, хоть и есть на грани разума понимание, что, даже если и произошло что-то непоправимое, необходимо дать мужчине возможность действовать. Нельзя так цепляться, нельзя мешать!

Но не могу, просто не могу!

Из глаз льются слезы от ужаса, а пальцы, кажется, намертво впились в моего Зверя.

Он тут же подхватывает меня, обвивает своими сильными руками, хрипит на ушко успокаивающе:

— Ну что ты, сладкая? Ну что ты? Все хорошо будет… Я просто посмотрю и вернусь… Клянусь, что недалеко. Да мы и так недалеко от выхода… Просто надо посмотреть, мало ли, вдруг немного камешков нападало, а ты своими нежными ножками… Просто посмотрю…

— С тобой! С тобой пойду!

Я не верю ему, не соглашаюсь! Кажется, что, стоит ему уйти, исчезнуть из поля зрения, и я умру! Просто умру от ужаса прямо здесь, в этой проклятой пещере, проклятом гробу!

— Сладкая… Ная… — он отпускает меня, силой размыкает, казалось, намертво скрюченные пальцы, держит их в своих ладонях, смотрит в глаза, серьезно и уже без прежнего напускного спокойствия. — Мне надо одному, понимаешь? Я вернусь. Ты даже не заметишь, настолько быстро!

Его руки дарят тепло, его глаза дарят уверенность. Все будет хорошо? Конечно…

Смотрю в глаза Азата, ища там то, что придаст мне хоть немного уверенности. Ощущаю, как губы дрожат…

И прихожу в себя. Приступ паники отступает так же внезапно, как и накатывал.

Какая я глупая! Раскричалась здесь! Вцепилась! Стыдно и по-дурацки.

Азату сейчас и без того несладко. Он же не знает, что там произошло? Ему туда идти сейчас. Конечно, я только буду мешать, идиотка…

Ему надо одному.

Пусть идет.

Я убираю руки от его надежного тепла и сажусь на мат у стены, подбираю под себя ноги.

— Иди.

— Ная… Я сейчас, я скоро.

Оглядывает меня озабоченно, затем успокаивающе подмигивает, берет фонарик и выходит.

А я остаюсь. И сижу, уставясь пустым взглядом в проем, за которым скрылся мой Зверь. И не думается сейчас ни о чем.

Ни о том, почему вдруг он стал так необходим. Тут все понятно. Я испугалась, и сильно. И вцепилась машинально в единственного человека, который мог успокоить. Хоть как-то.

Ни о том, что случится, если… Если нас завалило камнями. Я много раз читала, что ощущают люди, попавшие под обвал, оказавшиеся отрезанными в пещерах от всего мира. И думала, насколько это должно быть ужасно. Вот так, медленно умирать от голода и жажды. Какая это отвратительная и мучительная смерть…