Осколки - Александра Эльданова Страница 32

— А дальше?

— Сам как думаешь? Психиатрия. ПТСР, психика по одному месту, две попытки суицида. Этот парнишка, Андрей, в палате у нее ночевал, за руку держал, чтоб не натворила ничего. Правда надо сказать, Лишина как в себя пришла — начала бывшего жениха топить просто мастерски. У тебя там протокол есть, где белый порошок фигурирует, так это Маркова Лишина сдала. Вспомнила про тайник и сдала, когда он уже почти сухим из воды вышел. Ему же предъявить ничего не могли — ну привез на дачу, да, но не насильно, она сама в машину села, насилие тоже мимо — Марков уехал и никого не насиловал. Отмазался, если б не наркота. Его адвокат даже пытался всех убедить, что это Александра Маркову наркоту подбросила, но кто б ему поверил? На девчонку смотреть-то страшно было, что она там могла подбросить, если из дома боялась выходить, ее с охраной на заседания возили.

— Ты как о другом человеке говоришь, — не удержался я.

— Да я тоже, когда узнал, что там за история, так же подумал. Реабилитация у нее хорошая была и характер в отца — я его знал шапочно, но об его принципиальности легенды ходили.

— Я надеюсь, урода посадили надолго?

— Прилично, но вот только он не досидел, его два года назад убили в драке, мне пришлось справки наводить, в связи со всеми этими подарками, с матерью Маркова общаться. Она до сих пор, кстати, уверена, что ее сын оклеветанный ангел и во всем виновата Саша.

— А с розами что? Почему они?

— Марков их Саше дарил. Только розы и только красные.

— Спасибо.

— Доброй ночи.

И что мне с этим делать? Нет, к ней я поеду, это не обсуждается, но как о таком говорят?

Какой я идиот, все-таки, все ведь на поверхности лежало, копни только поглубже, подумай! Но я слепой эгоист, да и не случается с хорошими девочками таких ужасных вещей. В моем мире не случается, не в ее.

Интересно, она его любила? Любила, наверняка. Первая любовь, большая и светлая и такая мразь… Поэтому и не разглядела, потому что наивная чистая девочка, влюбленная по уши, не способна что-то трезво оценивать. Конечно она тебе не верит теперь, старый пень, потому что ты тоже сначала очаровал, пробился через ее недоверие, а потом повел себя, как мудак — поверил не ей. Сделал больно, предал. Конечно она тебя никак не может простить, даже если и хочет. Хочет ли? Вот поеду завтра и узнаю.

* * *

Я приехал буквально за десять минут до начала, за сцену, конечно, уже не пойду. Иллюзион я знаю достаточно хорошо, так же хорошо в нем знают и меня, поэтому за концертом я буду наблюдать с технического балкончика. Идеально, потому что со сцены не видно кто на нем, а значит у меня еще есть шансы на эффектное появление. Ребячество, согласен, но поделать с собой ничего не могу. Нравится мне это неподдельное восхищенное удивление в ее глазах.

Стройная фигурка во всем черном четко выделялась на светлом фоне сцены клуба. Саша меняется на сцене, никакой холодной сдержанности и отстраненности.

Голос, усиленный колонками, разбивался о стены. Я могу поспорить, что точно знаю, что из сегодняшних песен ее, есть в них что-то особенное, и дело не только в тоске, которая есть почти в каждом тексте. И у этой особенности действительно есть все шансы на успех, при правильном подходе и хорошей рекламе. Я усмехнулся — заглушить во мне музыканта-трудоголика не может даже влюбленный пень.

Уже совсем под конец госпожа Лишина меня удивила.

— Эту песню я очень хотела сыграть для человека, который, к сожалению, не смог присутствовать из-за переноса концерта, — сказала она в микрофон, когда в зале наступила тишина.

Молчать. Смотреть в глаза. И видеть свет. Чужой огонь теплей вина и лета. Согреться, хоть на миг поправ запрет, А после расплатиться и за это, И биться в стены, и свалиться в бред, И осознать, что все отдали сами… Мы все своих виновники побед, Мы все немые пленники скрижалей. Слетает заброшенный ветер моей высоты, На черные пальцы рябин опускается дождь, В жестоких скрижалях останется лето и ты, Рисунки и песни. Но ты все равно не поймешь. [6]

Вот как… Меня, значит уже списали, решив, что толстокожий Топольский никогда ни о чем не догадается. Странно, но сейчас я даже благодарен этому анониму с дурацким письмом, без него бы я действительно не понял и не увидел это посыл, идущий красной ниткой через все ее песни — жажда любви, тоска и отчаяние, что уже ничего и никогда не случится. А еще мне никогда не писали песен. Я — да, мне — никогда.

Однако, выступление подходит к концу, мне пора вниз, иначе я ничего не успею.

* * *

Александра.

Концерт я отыграла на тройку. Ребята молодцы, а собой я особенно недовольна. Не нужно было выглядывать в зале знакомое лицо, ясно ведь, что Надежда ошиблась и никакого Топольского видеть не могла, у него гастроли свои дела и надо научиться отпускать мысли о нем.

Гримерка оказалась не заперта.

— Дурни невнимательные, — чертыхнулась я, — пока не обнесут, дверь закрывать не научатся.

— Не надо ругаться, Санечка, — с диванчика мне навстречу поднялся Топольский.

— Ты как здесь? — я растерялась.

— Я обещал прийти тебя послушать, — улыбнулся он, довольный произведенным эффектом, — это тебе. Пионы найти не успел, прости.

Зато букет нежно-голубых гортензий нашел. Надо признать, вкус у Топольского отменный, каждый его букет это что-то роскошное, но при этом совершенно не пошлое. Никаких алых роз в целлофане.

— А прятаться было обязательно?

— Я поздно приехал, решил тебя не отвлекать перед выходом.

— Тебя Надежда видела, но я не поверила.

— Я произвожу впечатление серьезного человека, — Сергей улыбнулся уголками губ, продолжая не сводить с меня взгляда.

— Ты только поэтому приехал?

— Не только. Саш, извини, у меня не так много времени, поэтому сразу прямо — мне вчера на почту пришло интересное письмо. Я научен горьким опытом, поэтому решил узнать, стоит ли верить.

— И что там?

— Протокол заседания суда, — ответил он.

Мне будто воды холодной в лицо плеснули. Надо было догадаться, что дело не кончится фейковыми фотографиями….

— Почему ты мне ничего не рассказала? — спросил Сергей.

— Я не успела, — не стала я врать, — фотографии случились раньше. А потом уже и смысла не было.

— Теперь я себя еще большим дураком ощущаю. Тебе не кажется, что нам надо поговорить? И не здесь.

— А нам есть о чем разговаривать? — я действительно не понимала, что он тут делает, если знает. Теперь-то точно конец.