Сухих соцветий горький аромат - Ирина Зорина

Предисловие

Механизм запоминания удивителен, необъясним и до крайности своеволен. Он привык решать самостоятельно, какие воспоминания следует сохранять и лелеять долгие годы, он бросает им спасательный круг, оставляя на поверхности сознания, если они надумают сбежать и несвоевременно пойти ко дну, то и дело извлекает из нагрудного кармана, любуется и бережно возвращает на прежнее место. С другими же воспоминаниями этот механизм расправляется быстро и хладнокровно. Грубо швыряет их за борт, бесстрастно наблюдая как тёмные глубины бессознательного алчно поглощают лоскутки человеческой жизни, такие хрупкие, быстротечные и через мгновение уже несуществующие. После этих циничных манипуляций сознания жизнь превращается в набор вырванных из контекста фрагментов, на основе которых мы составляем представление о прошлом. И оно искажается, словно мы вглядываемся в картинку сквозь треснутую призму, и чудится, будто изображённая на ней рожица улыбается, а у кота нет хвоста, и поэтому он грустит.

Как память делает свой выбор? Почему он не зависит от нашего желания? Это вопросы, на которые мне не найти ответов, а может, ответов просто нет. Смог ли кто-либо когда-либо обуздать крутой нрав памяти, вложить узду в её усмехающийся рот и подчинить своей воле? Возможно, да, но, к сожалению, мне этот навык недоступен. Моя память всегда будет хранить одни не связанные друг с другом картины прошлого так же преданно, как будет уничтожать другие.

Закрывая глаза, я часто вспоминаю, как мы с отцом во дворе лепили снеговика. Я была ещё совсем малюткой, и мне казалось, будто снеговик непомерно большой. Помню, как искала два маленьких чёрных уголька, чтобы сделать из них снеговику глаза. Помню запах попкорна в цирке: мы пришли сюда с мамой, и она купила мне разноцветный шелестящий шарик в форме лошадки. Помню урок в школе, к которому я забыла подготовиться. Учитель открыл рот, чтобы произнести мою фамилию и вызвать отвечать домашнее задание, а моё сердце начало колотиться так, словно оно находится где-то в голове, в районе висков, но прозвенел звонок, урок прервался так же неожиданно, как прерывается страшный сон, и я испытала невероятное облегчение. А ещё помню взгляд парня-подростка. Он стоял в коридоре школы, прислонившись к подоконнику. Идя мимо, я повернула голову и увидела его взгляд, который моментально пронзил меня тысячей раскаленных иголок. У меня перехватило дыхание, и я поняла: он любит меня. Эта картина будет преследовать меня всю жизнь. Как мало в жизни зависит от нашего выбора, как невообразимо мало.

— Аня, вставай! Сколько можно спать? Выставка открывается в девять утра, а сейчас уже половина восьмого.

Неожиданное пробуждение нисколько меня не обрадовало. Не открывая глаз, я с трудом извлекла из своего сонного организма какие-то нечленораздельные звуки и вновь залезла под одеяло с головой.

— Мне нужно ещё полчаса, — еле слышно пробормотала я из своего укрытия, — преступление будить человека в такую рань в выходной день.

Конечно, моя подруга и одновременно соседка по комнате общежития №2 Минского медуниверситета не обратила никакого внимания на мой слабый протест. Через мгновение Инга начала стягивать с меня одеяло с такой силой, что я отчётливо осознала: сопротивляться не имеет смысла, но всё же мне не хотелось сдаваться так легко.

— Слушай, отстань ты от меня, сама иди на свою выставку!

— Ну, уж нет, ты обещала! — Инга ещё яростнее начала стягивать одеяло и тормошить меня. Ничего не оставалось, как сдаться.

— Я встаю, ты довольна? — хриплым голосом пробурчала я. — Пойдём смотреть на твоих кошек.

Пока я шла в ванную, моя подруга без остановки трещала о том, что завтра я, как обычно, буду весь день колесить со своим Сашкой, а ей придётся сидеть здесь и скучать, могу же я хоть один день провести с ней. Я не слушала её: эти душевные вопли мне приходилось переносить почти каждые выходные, и я знала наизусть каждое слово. Я была счастлива, а счастливым нет дела до маленьких, язвительных «шпилек», которыми иногда их пытаются задеть окружающие, бессознательно упрекая в легкомыслии. Конечно, такие колкости кажутся им уместными лишь до тех пор, пока они сами не впадут в безответственное состояние романтического счастья.

Я думала о нём — о Сашке. Вспоминала, как он смотрел на меня, когда мы в последний раз прощались возле дверей общежития. Вокруг сгущались сумерки, плотные, непроницаемые. Они укрывали нас своими холодными ладонями от посторонних глаз и клубились над головой посеребренным от мороза туманом. Саша стоял так близко, его холодные пальцы касались моего лица. Сердце замерло, подобно тому как это бывает, когда сильно раскачаешься на качелях, мне вдруг показалось, что оно вот-вот остановится. Его лицо приблизилось к моему лицу, и я закрыла глаза, ощущая тёплое дыхание на своей коже. Поцелуй обжег губы. Открыв глаза, я увидела, как на его длинных светлых ресницах дрожат крошечные звезды снежинок. Нежное, трепетное тепло разлилось по моему телу, и я крепче прижалась к нему губами, вновь закрывая глаза.

Погружённая в свои мысли, я натягивала джинсы и краем уха слушала Ингу, которая уже перешла к распорядку сегодняшнего дня. Было очевидно, что стоит включиться в разговор, иначе моя подруга весь день будет таскать меня по всему городу, и я никак не смогу вырваться из её цепкой хватки. С ней всё нужно было проговаривать заранее или, если по неосторожности, невнимательности или каким-либо другим причинам момент обсуждения был упущен, полностью покоряться, иначе конфликта не избежать.

Инга была довольно симпатичной девушкой с непослушными каштановыми волосами, завивающимися в мелкие кудри возле висков, чётко очерченным овалом лица, чёрными бровями и пухлыми губами. Она казалась очень стройной, даже худенькой, никогда не набирала вес, хотя и ела за троих. Из-за этой кукольной внешности её обладательница казалась наивной, лёгкой, по-детски непосредственной. Но в больших карих глазах с мелкими рыжими крапинами было нечто хищное, отталкивающее. Возможно, поэтому у неё было так мало друзей. Инга была на год младше меня: тогда, в 2010 году, ей исполнилось двадцать три.

Несмотря на довольно привлекательную внешность и страстный характер, моей подруге не везло в личной жизни: то она влюблялась в парней, которым была совершенно безразлична, то парень, с которым она начинала отношения, при ближайшем рассмотрении оказывался пустоголовым болваном. Она была буквально одержима мечтой о высоком блондине с карими глазами, романтичном, умном и, главное, богатом. Но эти двухметровые олигархи, наверное, жили где-то в параллельной вселенной, так как Инга не встречала никого даже отдалённо напоминавшего её идеал.

Из-за того, что с противоположным полом у неё ничего не складывалось, Инга полностью переключилась на дружбу со мной и Лерой, захватив практически всё наше жизненное пространство. Лере в данной ситуации повезло больше: она не жила в общежитии. А мне, жившей с Ингой в одной комнате, приходилось иногда силой вырываться из её хватки, подниматься на поверхность удушающей дружбы и судорожно глотать воздух.