Когда мы были сиротами - Кадзуо Исигуро

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Лондон, 24 июля 1930 года Глава 1

Стояло лето 1923 года, то самое лето, когда я вопреки желанию тетушки, мечтавшей, чтобы я вернулся в Шропшир, приехал из Кембриджа в столицу и снял маленькую квартирку в Кенсингтоне, в доме номер 14-б по Бедфорд-Гарденз. Сейчас я вспоминаю эти три месяца как самое чудесное время моей жизни. После нескольких лет, проведенных в окружении сверстников – сначала в школе, потом в Кембридже, – я получал огромное удовольствие от уединения. Наслаждался прогулками по лондонским паркам, тишиной читального зала библиотеки Британского музея, часами бродил по улицам Кенсингтона, строя планы на будущее, останавливался ненадолго, чтобы полюбоваться фасадами великолепных домов, увитых плющом и другими ползучими растениями.

Именно во время одной из таких прогулок я совершенно случайно встретил старого школьного приятеля Джеймса Осборна и, выяснив, что мы соседи, пригласил его зайти ко мне, когда он в следующий раз окажется рядом с моим домом. Хотя к тому времени я еще ни разу не принимал гостей в новой квартире, приглашение высказал безо всяких сомнений, поскольку к выбору жилья отнесся с полной ответственностью. Арендная плата была невысока, но квартира оказалась обставлена хозяйкой со вкусом и пробуждала воспоминания о размеренной викторианской эпохе. В гостиной, первую половину дня залитой солнцем, стояли старинная софа, два уютных кресла, антикварный буфет и дубовый книжный шкаф, набитый ветхими энциклопедиями, причем каждая, вне всяких сомнений, заслужила бы одобрительное внимание любого образованного человека. Более того, вселившись в квартиру, я почти сразу же отправился в Найтсбридж [1]и приобрел там чайный сервиз эпохи королевы Анны, несколько пакетов превосходного чая и большую жестяную коробку печенья. Вот почему, когда через несколько дней Осборн действительно зашел ко мне утром, я смог сервировать для него чай и держаться при этом с редкой уверенностью. В результате Джеймс ни в коем случае не мог догадаться, что он – мой первый гость в этом доме.

Минут пятнадцать или около того Осборн, не присев ни на миг, бродил по гостиной, расточая комплименты по поводу квартиры, пристально рассматривая обстановку, то и дело выглядывая из окон и живо комментируя все, что происходило внизу. Потом он плюхнулся на софу, и мы смогли наконец поведать друг другу новости из собственной жизни и жизни наших школьных товарищей. Помнится, какое-то время мы посвятили обсуждению деятельности рабочих профсоюзов, после чего перешли к долгой и приятной беседе о немецкой философии, позволившей обоим продемонстрировать мастерство ведения интеллектуальной дискуссии, коим каждый из нас овладел в респектабельном университете. Затем Осборн снова вскочил и стал мерить шагами гостиную, излагая перспективы своего будущего:

– Знаешь, я подумываю заняться издательской деятельностью: газеты, журналы и прочее. А более всего я хотел бы вести постоянную колонку – о политике и социальных проблемах. Но это в том случае, если не решу сам заняться политикой. Слушай, Бэнкс, а ты что, в самом деле не знаешь, чем бы хотел заняться? Ты только взгляни: здесь все к нашим услугам. – Он сделал жест в сторону окна. – Наверняка какие-то планы у тебя имеются.

– Не буду отрицать, – ответил я с улыбкой. – Две-три мыслишки бродят у меня в голове. Когда-нибудь я тебе о них поведаю.

– Эй, что ты там прячешь в рукаве? Ну давай, давай признавайся! Я все равно из тебя вытяну секрет!

Но я не стал с ним откровенничать и вскоре снова вовлек его в дискуссию то ли о философии, то ли о поэзии, то ли еще о чем-то подобном. Около полудня Осборн вдруг вспомнил, что договорился пообедать с кем-то на Пиккадилли, и начал собираться. Уже на пороге, обернувшись, он произнес:

– Послушай, старина, вот что я хотел тебе сказать. Сегодня намечается веселая вечеринка в честь Леонарда Эвершотта – ну, того самого воротилы, знаешь? Устраивает ее мой дядя. Понимаю, что делаю приглашение слишком поздно, но, может, захочешь зайти? Я вполне серьезно. Знаешь, давно собирался заглянуть к тебе, да все как-то не оказывался рядом. Вечеринка состоится в «Чарингуорте».

Поскольку я ничего не ответил, он приблизился на шаг и добавил:

– Я подумал о тебе, потому что помню, как ты, бывало, безжалостно пытал меня по поводу моих «связей». Ой, только не надо! Не притворяйся, будто забыл! Я отлично помню, как ты мучил меня расспросами, что значит иметь «хорошие связи». Так вот: полагаю, теперь старине Бэнксу как раз представляется случай воочию увидеть, что такое «хорошие связи». – Он тряхнул головой и пожал плечами: – Господи, в школе ты был такой чудной!

Думаю, именно в тот момент я решил принять приглашение Осборна на вечеринку, оказавшуюся, как выяснилось впоследствии, гораздо более интересной, чем я мог предположить, и проводил его к выходу, ничем не выдав обиды, которую почувствовал при его последних словах.

Вернувшись в гостиную и снова усевшись на софу, я испытал еще большее раздражение, осознав, что именно имел в виду Джеймс. Дело в том, что в школьные годы об Осборне ходили слухи как о человеке «со связями». Когда бы речь ни заходила о нем, эту тему затрагивали неизбежно, и наверняка я сам не раз повторял это выражение. Меня действительно интриговало то, что он был неким загадочным образом связан с какими-то высшими сферами, хотя ни внешним видом, ни поведением ничуть не отличался от всех нас. Тем не менее мне трудно было представить, чтобы я, как он выразился, «безжалостно пытал» его по этому поводу. Да, я немало размышлял над этим предметом в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет, но в школе мы с Осборном никогда не были особенно близки, и, насколько мне помнилось, я лишь раз заговорил с ним на подобную тему.

Это случилось туманным осенним утром. Мы сидели вдвоем на низком каменном заборчике, окружавшем сельскую гостиницу. Кажется, мы учились тогда в пятом классе и, будучи назначены судьями на дистанции во время кросса по пересеченной местности, ожидали, когда из тумана на противоположной стороне поля появятся бегуны. Мы должны были указать им дальнейшее направление маршрута – вдоль раскисшей грунтовой дороги. До предполагаемого появления участников кросса еще оставалось время, и мы непринужденно болтали. Уверен, именно тогда я и спросил Осборна о его «связях». Осборн, бывший, несмотря на бурный темперамент, человеком по натуре скромным, попытался уклониться от вопроса, но я не отставал от него, пока он в конце концов не сказал:

Да выкинь ты это из головы, Бэнкс! Все это ерунда, не о чем тут думать. Просто я кое с кем знаком. У меня есть родители, дядюшки, друзья семьи. Не понимаю, что в этом необычного. – Но, сообразив вдруг, что сказал что-то не то, он осекся и, повернувшись, тронул меня за руку. – Прости, старина, мне чертовски неловко, это было ужасно бестактно с моей стороны.