Бремя любви - Агата Кристи

"Ибо иго мое благо, и бремя мое легко".

Еванг, от Матфея, гл. II, ст.30

Господь, ты отобрал утехи тела,

Но указал душе иную даль.

Пока душа не слишком очерствела,

Пошли мне боль, страданье и печаль!

Р. Л. Стивенсон

 В церкви было холодно. Стоял октябрь, и топить было рано.На улице солнце еще посылало ненадежное обещание бодрости и тепла, то здесь,среди холодного серого камня, была только сырость и предчувствие зимы.

Лаура стояла между нарядной няней в хрустящих воротничках иманжетах и помощником викария мистером Хенсоном; самого викария свалилажестокая простуда. Мистер Хенсон был худой и юный, с выступающим кадыком итонким гнусавым голосом.

Миссис Франклин, хрупкая и хорошенькая, опиралась на рукумужа. Сам он стоял важно и прямо. Рождение второй дочери не принесло емуутешения после потери Чарльза. Он хотел сына. Но из того, что сказал врач,стало ясно, что сына уже не будет.

Он перевел взгляд с Лауры на младенца, который лепетал наруках у няни. Две дочери… Конечно, Лаура – очень милая девочка, и новорожденнаячудесна, как и все младенцы, но мужчине нужен сын.

Чарльз, Чарльз, золотые кудряшки, как он смеялся,запрокидывая голову… Такой красивый мальчик, такой шустрый и смышленый.Действительно необыкновенный мальчик. Если одному из его детей суждено былоумереть, пусть бы уж Лаура…

Он встретился взглядом со старшей дочерью; на маленькомбледном личике глаза казались большими и трагическими, и Франклин, смутившись,покраснел: что он такое думает?! А вдруг ребенок догадается? Конечно, он всейдушой любит Лауру, и все-таки, все-таки она – это не Чарльз.

Опершись о руку мужа, полузакрыв глаза, Анджела Франклиндумала: «Мой мальчик, мой дорогой красивый мальчик… В голове не укладывается.Ну почему не Лаура?»

Вины за эту мысль она не испытывала. Стоя ближе кпервобытным инстинктам, она честнее и безжалостнее, чем муж воспринимала какфакт, что ее второй ребенок никогда не станет для нее тем, чем был первый. Всравнении с Чарльзом Лаура проигрывает по всем статьям: тихая, бесцветная.Девочка хорошо воспитана, не доставляет хлопот, но она лишена – как это называется?– индивидуальности.

Она снова подумала: «Чарльз… ничто не возместит мне потерюЧарльза».

Она почувствовала, как муж сжал ей руку: надо былоучаствовать в службе. Какой же противный голос у бедняги Хенсона!

* * *

Анджела удивленно и снисходительно посмотрела на младенца наруках у няни: такие большие, торжественные слова для такой крохи.

Спящая девочка моргнула и открыла глазки. У нее поразительносиние глаза – как у Чарльза; она счастливо гулькнула.

Анджела подумала: «Улыбается, как Чарльз», – и на неенахлынул прилив материнской любви. Это ее ребенок, ее собственный, чудныйребенок. Впервые смерть Чарльза отодвинулась в прошлое.

Анджела встретила грустный взгляд темных глаз Лауры и смгновенным любопытством подумала: «Интересно, о чем этот ребенок думает?»

Няня тоже обратила внимание на то, как тихо и прямо стоитрядом с ней Лаура.

«Какая же она тихоня, – подумала няня. – Пожалуй, слишком ужтихая; в ее возрасте ненормально быть такой тихой и воспитанной. Ее почти незамечают. А надо бы… как же так…»

В это время преподобный Юстас Хенсон подошел к критическомумоменту, который всегда заставлял его нервничать. Ему редко доводилоськрестить. Был бы здесь викарий… Он одобрительно посмотрел на серьезное личикоЛауры. Воспитанная девочка. Его вдруг заинтересовало: что у нее сейчас вголове?

Этого не знали ни он, ни няня, ни Артур или АнджелаФранклин.

Это несправедливо…

О, это несправедливо.

Ее мама любит малышку-сестру, как любила Чарльза.

Это несправедливо…

Она ненавидит, ненавидит, ненавидит малышку!

Пусть бы она умерла!

Лаура стояла возле купели, в ушах у нее звенелиторжественные слова крещения, но гораздо явственнее и реальнее была мысль,облеченная в такие слова:

Пусть бы она умерла…

Легкий толчок. Няня подала ей ребенка и прошептала:

– Возьми ее… осторожно… крепче… и передай священнику.

– Я знаю, – шепнула в ответ Лаура.

Вот малышка у нее на руках. Лаура посмотрела на нее.

Подумала: «Что, если я разожму руки, и она упадет на камень.Она умрет?»

Камни серые и твердые – но детей очень сильно укутывают,прямо кокон. Сделать? Решиться?

Она помедлила, и момент был упущен. Ребенок оказался внервных руках преподобного Юстаса Хенсона, которому явно не хватало умениявикария. Он спрашивал у Лауры имена и повторял их: Ширли, Маргарет, Эвелин…Вода стекала со лба малышки. Она не заплакала, только снова довольно гулькнула,будто ей доставили огромное удовольствие. Осторожно, внутренне съежившись,помощник викария поцеловал ребенка в лоб. Он знал, что викарий так делает. И соблегчением вернул ребенка няне.

Обряд крещения закончился.

 За внешним спокойствием девочки, стоявшей возле купели,скрывалось разрастающееся чувство негодования и обиды.

С самой смерти Чарльза она надеялась… Хотя она горевала онем (она его обожала), надежда и страстное желание затмевали горе. Когда Чарльзбыл жив, такой красивый, обаятельный, веселый и беспечный, вся любовьдоставалась ему. Лаура чувствовала, что это правильно, справедливо. Она всегдабыла тихой, вялой, как это часто бывает с нежеланными детьми, родившимисяслишком скоро после первенца. Отец и мать были к ней добры, но любили ониЧарльза.

Однажды она подслушала, как мать говорила гостье:

– Лаура, конечно, милый ребенок, но она такая скучная.

И она честно и безнадежно признала справедливость этойоценки. Она скучная. Она маленькая, бледная, волосы у нее не вьются, онаникогда не скажет такого, чтобы все засмеялись, – не то что Чарльз. Да, онахорошая, послушная, никому не доставляет хлопот, но и ничего ни для кого незначит и никогда не будет значить.