1986 - Владимир Козлов

30 марта, воскресенье

«Икарус» с табличкой «29» свернул к переезду, притормозил, переезжая пути, подкатился к остановке.

В салоне сидели только трое парней – коротко стриженных, в темных куртках.

– …Забил ей стрелку в субботу, – сказал один. – Поедем в город… Мороженое, коктейль там, потом – к ней домой, если никого дома нету…

Автобус остановился. Раздвинулись двери. Запрыгнули пятеро пацанов.

– Что, менжинские, на Ямницкий к бабам ездили, да? Ну, мы вас сейчас…

Звякнула, разбившись о поручень, пивная бутылка. Осколки зеленого стекла посыпались на пол. «Розочка» врезалась в чью-то ногу выше колена, разодрав серые пэтэушные брюки. Брызнула кровь. Заорал пацан, которого «пописали». «Розочка» упала, покатилась по грязному полу. Ботинок влетел в нос лежащему под сиденьем пацану. Он высморкал темно-красную кровь вперемешку с соплями.

Из кабины выскочил водила – лысый высокий мужик в синей кофте от спортивного костюма и коричневых мятых брюках, – держа в руке здоровенный гаечный ключ.

– Ну-ка все из автобуса, на хер! Быстро, кому сказал?

Пацаны, продолжая махаться, выпрыгнули из автобуса. Водила отфутболил «розочку». Она отлетела в конец салона.

Автобус отъехал, моргнув заляпанными грязью «габаритами». Затарахтел сигнал переезда. Из-за деревьев лесополосы показался товарняк.

Один из «менжинских» валялся под лавкой на остановке, среди бычков и бутылочных осколков, его разодранная штанина была вся в крови. Двух других молотили ногами и кулаками.

Взвизгнули тормоза – подъехал ментовский «козел». Из машины выскочили два мента – сержант и старлей.

– Э, ну-ка стоп! – заорал старлей. – Что, плохо слышите?

Местные пацаны побежали к лесополосе. Двое «менжинских» помогли подняться третьему.

Поезд удалялся. Уменьшались красные точки на последнем вагоне.

– Стоять, блядь, суки! – крикнул старлей. – По-хорошему говорю: стоять! Ну, если догоню…

Пацаны бежали по лесополосе. Один споткнулся, зацепившись за что-то, упал, тут же вскочил. Догнавший его сержант схватил пацана за куртку, сбил с ног, два раза ударил ногой по ребрам.

– Ты, пидар… – закричал пацан. – Посмотри, что здесь!

– Я тебе счас посмотрю…

Сержант наклонился, крикнул:

– Юркевич! Скорей сюда!

Опорный пункт занимал первый этаж двухэтажного старого дома рядом с почтой, через улицу от столовой и пивбара. В доме не светилось ни одного окна. У опорного стояли два желто-синих ментовских «козла» и «Москвич». На крыльце топтались несколько человек в форме и в штатском. Старлей курил, прислонившись к крылу «козла». К нему подошел капитан.

– Этого отпускай. Он ни при чем… Судмедэксперт говорит: труп пролежал там как минимум двадцать четыре часа. Если только по «хулиганке»…

– Какая там «хулиганка»? Те замудонцы, которых они отдубасили, смылись – пока мы этих ловили… Видно, такие же кадры…

– Запиши фамилию, адрес и отпусти. Потом вызовешь на допрос – раз шераёбятся там, может, видели что-нибудь…

– А если имеют отношение?

– Вряд ли. Кто они? Мелкие шавки, говно… Ну, допросишь, в общем, – на всякий пожарный…

Старлей зашел в опорный пункт, свернул налево, прошел по тусклому коридору, освещенному слабенькой лампочкой без плафона, вынул ключ, отомкнул дверь, включил свет. Пацан спал, положив голову на стол под портретом Макаренко.

– Э, ты, просыпайся!

Пацан открыл глаза, зажмурился. Старлей сел с другой стороны стола, порылся в бумагах, нашел мятый чистый лист в клетку.

– Фамилия, имя, отчество…

– Половчук. Анатолий Петрович…

– Год рождения?

– Тысяча девятьсот шестьдесят девятый…

За зарешеченным окном прокуратуры были видны черные голые деревья и красно-белый лозунг на перилах пешеходного моста: «Решения XXVI съезда КПСС – в жизнь!» К грязному стеклу прилипли дохлые мухи. Бумага, которой были залеплены рамы, местами отклеилась, из-под нее вылезли клочья ваты. На подоконнике стояла банка от «Кофейного напитка», набитая бычками.

За ободранным письменным столом сидел начальник следственного отдела Сергеич: за пятьдесят, в поношенном темно-сером костюме, под пиджаком – пуловер и мятая синяя рубашка.

На придвинутых к столу Сергеича стульях сидели следователи Сергей и Юра.

– …Личность убитой установлена, – сказал Сергеич. Он провел ладонью по своим слегка курчавым, седым, редким надо лбом волосам. – Фотографию утром сегодня показали в школах, которые поблизости… В семнадцатой опознали. Десятиклассница… – Сергеич посмотрел на листок бумаги на столе. – Смирнова Светлана Петровна. Шестьдесят девятого года… Двадцатого мая. Сколько ей было бы? Семнадцать. Да, точно, семнадцать… В голове не укладывается…

Сергеич отвернулся, посмотрел в окно. На стене в углу бормотал радиоприемник «Сож» – белая коробка с черной ручкой громкости. Передавали выступление Горбачева:

– …Перестройка – назревшая необходимость, выросшая из глубинных процессов развития нашего социалистического общества. Оно созрело для перемен, можно сказать, оно выстрадало их…

– Изнасиловали ее? – спросил Сергей.

– Судмедэксперт даст заключение вечером. Но, похоже, что да… Трусы, колготки спущены…

– А что родители? – Юра – среднего роста, светловолосый, в черном свитере и потертых джинсах – глянул на Сергеича. – Почему не заявляли? Она ж, получается, больше суток, как дома не появлялась…

– Кто их там знает… – Сергеич махнул рукой. – Может, сама еще та штучка, а может быть – пьяницы. Ну, это уж вы будете разбираться. В общем, поручаю вам это дело. Сергей – старший. А ты, Юрка, раз с убийствами дела еще не имел… В общем, пора и тебе, так сказать, приобщаться. Почти год работаешь все-таки…

Сергей – невысокий, черноволосый, коротко стриженный, – сморщившись, поглядел на начальника.

– А почему транспортная не возьмет? Рядом же с железной дорогой…

– Я разговаривал с Волковым – по расстоянию получается вроде их территория… Но Волков уперся рогом: сотрудников нет, заняты все, зашиваются… Позвонил специально в республиканскую – там говорят: отдавайте в районную…

– Козлы, ну, козлы…

– Пацанов тех задержали? – спросил Юра.

– Задержали одного, но отпустили, записали имя, адрес… Ладно, хлопцы, давайте, как говорится, дерзайте… Если честно, не завидую вам… Ой, не завидую… – Сергеич покачал головой. – Самый плохой район во всем городе. Хуже одно только Гребенёво… Ну, про Гребенёво разговор особый – там цыгане живут, а среди них, ясное дело, всякого элемента хватает… Спекулянты, тунеядцы, люди без постоянного места жительства и работы… Одно хорошо, что не к нашему относится, а к Ленинскому…