Pasternak - Михаил Елизаров

ПрологЖиваго

Грохот станков и визгливые полутона циркулярной пилы едва доносились в подвал. Ветхие стеллажи, полные бумаг, заглушали производственный шум.

Петр Семенович женским движением расправил складки огромных, почти до плеч, нарукавников, перешитых из спортивных штанов «Adidas». Белая лилия на правом нарукавнике фосфорно полыхала в бледном свете, проникавшем сквозь маленькое окно под потолком. Стопки бумаг уменьшили оконный проем вчетверо, оставив прорезь в ладонь шириной.

Напротив Петра Семеновича, отделенный широкой границей стола, возвышался Кулешов. Сумрак одел его до плеч в балахон однородного серого цвета, только голову обрамлял светлый венчик, высвечивающий под волосами макушку лимонного цвета. Стекла в громоздкой пластмассовой оправе множили усталость его глаз.

— Петр Семенович — хуесос! — сказал Кулешов.

— Вадим Анатольевич, ваше вопиющее хамство на сей раз преступило всякие границы, — затараторил со скоростью тараканьих лапок Петр Семенович. — Как смеете вы бросать мне в лицо такие чудовищные обвинения, не имея на то ни малейших доказательств! Если не ошибаюсь, хуесосом зовется человек, который сосет хуй. Скажите, вы хоть раз заставали меня за, прошу прощения, но выскажусь в вашей терминологии, сосанием хуя? Отвечайте: заставали? Нет! Никогда! А высказывал ли я при вас когда-нибудь мои личные пожелания совершить с кем-либо подобный акт? Нет! Может, я подходил к вам с соответствующей литературой, с видеокассетами и в восторженных тонах отзывался об увиденном? Нет и еще раз нет!

— Вот как вы заговорили, — произнес Кулешов с перевернутой злой улыбкой. — Стоило мне высказать нечто безосновательное, но не просто в воздух, а по вашему адресу — и как же вы взбеленились. Прямо не узнать. Сразу потребовались аргументы. Так почему же вы, милейший, берете на себя смелость постулировать более чем сомнительные измышления, да еще вековой свежести!

— И не сравнивайте, — замахал руками Петр Семенович, — в моем случае речь идет о знаниях, возраст которых исчисляется бесконечностью, а в вашей параллели как в уродливом зеркале отражается бездуховный лик материалистического невежества.

— Что ж, тогда мы снова возвращаемся на исходные позиции. Петр Семенович — хуесос!

— От него и слышу!

Кулешов перевалился через стол и нанес Петру Семеновичу удар по ребрам, от которого тот обвалился, как песчаная постройка.

— Кто здесь хуесос?!

— Хорошо-хорошо, перестаньте! — взвизгнул Петр Семенович. — Я скажу, скажу! Ваша взяла, банкуйте! Если это так важно, то, пожалуйста, мне это совершенно ничего не стоит. Извольте. Если вам от этого станет легче, то, ради бога, мне не жалко, черт с вами, только отвяжитесь. Я — хуесос. Ну что, полегчало?

Кулешов устало присел.

— От вашего упрямства можно с ума сойти…

— Это кто еще из нас упрямец, Вадим Анатольевич, — потирая бок, усмехнулся Петр Семенович.

— Просто вы меня замучили!

— Вы сами себя замучили. Своим нежеланием воспринимать вселенские истины.

— И это говорит человек с высшим образованием!

— Ва-дим А-на-толь-е-вич! Ми-лень-кий! В сотый раз повторяю, что вы утратили дар понимать живые слова!

— Да вы реальность подменяете трупной эзотерикой! — Кулешов разгневанно хлопнул по столу.

— Вот, — Петр Семенович многозначительно навострил палец, — вот речь закоренелого представителя эпохи Кали-Юги!

— Вы мне Изидку вашу голожопую бросьте цитировать! Я этот бред эмансипированной барыньки не хуже других знаю! Читал-с! — Он вскочил с места. — А самое противное, что вы сами во все это не верите. Грош цена вашим убеждениям, если мне стоит чуть надавить, и вы с буддийским спокойствием от них трижды отрекаетесь.

— Не скажи-и-те, — протянул Петр Семенович, — в наших прениях дух мой крепнет час от часу. Вы же не станете отрицать, что в последний раз я довольно-таки долго продержался. Поэтому я даже благословляю то маленькое насилие, которому вы меня подвергли.

— Да при чем здесь это! Я диву даюсь, сколько раз зарекался с вами связываться, а вы все равно раскручиваете меня на очередной бессмысленный диспут.

— Значит, не все потеряно, мой дорогой, и ваше сердце еще способно на мгновение заглушить животный рассудок, презренный интеллект. Ваше высшее «Я» нуждается в этих беседах, задыхаясь от духовной жажды, оно требует нескольких капель истины!

Кулешов судорожно моргнул.

— Хорошо, давайте абстрагируемся от ваших теософских представлений. Я не буду пытаться здесь подвергать критике доктрину кармы, равно как и вставать грудью на защиту евангельского возвещения. Мы пойдем самым корректным путем сугубо исторического аспекта.

— Давайте, мой хороший, давайте… — оглаживая тело, сказал Петр Семенович.

— Ну как с вами можно общаться, когда у вас на лице уже появилась эта идиотская скептическая улыбочка?! Говорите, мол, Вадим Анатольевич, свои благоглупости, я все равно остаюсь при своем мнении. Так? Я прав, да?! Кивает и лыбится, как параша! Что ты киваешь, скотина! Так, что ли, блядь тибетская?! Так, что ли, лемуриец хуев?!

— Юпитер, ты сердишься — значит, ты не прав. — Петр Семенович добродушно улыбнулся.

— Ах ты, пидор! — задохнулся бешенством Кулешов.

Петр Семенович послушно согнулся от удара.

— Вы не умеете спорить, Вадим Анатольевич!

— В споре с пидорасами истина не рождается, а умирает! — крикнул Кулешов, отвешивая бессильные оплеухи. — Эти идеи Платон сожрал и высрал! Блаватская его говно сожрала и снова высрала! Рерихи двойным говном обмазались! А ты, низший разум, их облизываешь! Отвечай, хуесос, облизываешь?!

— Облизываю! — с готовность согласился Петр Семенович, опасливо пятясь от Кулешова. — Ибо животную душу нельзя будить ничем иным, кроме страданий. Единственный способ выдержать муки — это возвыситься духом над ними, перенести точку опоры с тела, которое страдает, на дух. Мучающийся человек становится более духовным.

— Поразительно, — оглушенно рассуждал Кулешов, — как за каких-нибудь несчастных десять лет деградировали образы, питающие все истерические пандемии обществ. Кажется, еще вчера предметом коллективных помешательств были проблемы атомной энергии, ядерной физики, лазера, электроники, космоса, пришельцев. Человек был индуцирован наукой, а не мещанским вуду-коктейлем из кабалистики, ламаизма и изнасилованного христианства!

— Это прекрасно, что вы сами упомянули о пришельцах, — оживился Петр Семенович. — Именно инопланетные существа стали нашей божественной частью, бессмертной душой. Этих старших братьев по разуму, рожденных на более развитой планете, мы называем Махатмами, или Великими Учителями.