Нигде в Африке - Стефани Цвейг

Памяти моего отца

Эта книга — берущий за душу фрагмент живой истории и увлекательнейший роман.

Welt am Somitag

Я писала не об Африке, а о том, каково человеку терять родину, язык, достоинство… Некоторые обороты речи и сравнения, которые так нравятся моим читателям, не что иное, как прямой перевод с суахили — языка, не забытого много до сих пор… Что касается моей памяти, то я еще в детстве твердо решила никогда ничего не забывать.

Стефани Цвейг

Ронгай, 4 февраля 1938 года

Моя дорогая Йеттель!

Возьми-ка сначала носовой платок и сядь. Теперь тебе надо быть сильной. Господь распорядился так, что мы скоро увидимся. Во всяком случае, гораздо скорее, чем смели надеяться. Со времени моего последнего письма из Момбасы, которое я написал тебе по прибытии, уже столько всего случилось, что у меня до сих пор голова кругом идет. В Найроби я пробыл всего неделю, и за это время меня уже почти довели до отчаяния, потому что каждый пел, что без английского мне работы в городе ни за что не найти. А устроиться на ферму, как здесь все делают, чтобы иметь крышу над головой, не было, казалось, никакой возможности. И вот неделю назад меня с Вальтером Зюскиндом (он из Померании) пригласили в гости в одну богатую еврейскую семью.

Я сначала не придал этому значения, подумал, что они, как моя мать в Зорау, вечно подкармливают всяких бедняков. Но теперь понял, что это было настоящим чудом. Рубенсы уже пятьдесят лет живут в Кении. Старик Рубенс — председатель еврейской общины Найроби, а они как раз заботятся о refugees [1](это такие как я), которые только прибыли в страну.

Рубенсы (у них пятеро взрослых сыновей) были просто вне себя, когда выяснилось, что вы с Региной все еще в Германии. Здесь все видится по-другому, чем у нас дома. Так что вы с отцом были совершенно правы, когда не хотели, чтобы я уезжал один, и мне стыдно, что я вас тогда не послушал. Позже я узнал, что старик Рубенс меня крепко отругал, но ведь я тогда ни слова не понимал по-английски. Ты себе представить не можешь, сколько времени мне понадобилось, чтобы понять, что община готова заплатить иммиграционным службам за тебя и Регину сто фунтов. Меня немедленно отправили на ферму, чтобы у нас было пристанище на первое время и я бы хоть что-то заработал.

В общем, отправляйтесь в путь, и как можно скорее. Это самое главное во всем письме. Хотя я и вел себя до этого как осел, теперь ты должна мне довериться. Каждый день, который ты проведешь еще с Региной в Бреслау, считай, потерян. Немедленно иди к Карлу Зильберману. У него самый большой опыт по части эмиграции. Он отведет тебя к тому господину из Германского бюро путешествий, который мне очень помог. Он тебе скажет, как поскорее приобрести билеты на пароход, все равно какой и сколько он будет идти. Если получится, бери трехместную каюту. Знаю, это не очень приятно, но зато гораздо дешевле, чем плыть вторым классом, а нам как раз сейчас придется экономить на всем. Главное, чтоб вы были на борту корабля, а корабль — подальше от берега. Тогда можно будет спать спокойно.

И еще — немедленно свяжись с фирмой «Данцигер» насчет наших ящиков. Помнишь, мы один пустой оставили, для вещей, которые еще могут понадобиться. Так вот, при здешней жаре без холодильника не обойтись. И еще не забудь про керосиновую лампу. И скажи, чтобы они тебе дали несколько запасных фитилей, иначе все равно будем сидеть в темноте. Здесь, на ферме, где я очутился, электричества нет. Купи две москитных сетки. Если денег хватит, то и три. В Ронгае малярия не так свирепствует, но ведь неизвестно, где мы еще в конце концов очутимся. Если холодильник не будет помещаться, выгрузи розенталевский сервиз. В этой жизни он нам вряд ли понадобится, да и сколько мы уже всего потеряли — что по сравнению с этим какие-то фарфоровые тарелки с цветочками.

Регине нужны резиновые сапоги и крепкие штаны (тебе, кстати, тоже). Если вам захотят на прощание что-нибудь подарить, проси обувь на вырост. Не могу представить, по крайней мере сейчас, что мы когда-нибудь будем настолько богаты, чтобы снова покупать обувь.

Список вывозимого имущества составляй только тогда, когда все соберешь. Нужно внести туда каждый предмет, который ты берешь. Иначе будут ужасные проблемы. И смотри не поддавайся на уговоры взять что-нибудь для кого-то. Вспомни о бедном Б. Проблемы с гамбургской таможней он заработал только благодаря своей отзывчивости. Неизвестно, когда он теперь доберется до Англии и долго ли ему еще бродить под буками [2]. Лучше всего держи язык за зубами и поменьше рассказывай о своих планах. Теперь никогда не знаешь, что последует за невинным разговором и кем стали те, кого ты знал всю жизнь.

О себе сегодня много писать не буду, и так на тебя столько всего вывалил. Ронгай находится на высоте приблизительно тысяча метров над уровнем моря, но здесь очень жарко. Вечерами холодно (так что бери шерстяные вещи). На ферме выращиваем в основном кукурузу, правда, я еще не выяснил, куда ее потом девать. Еще у нас тут пятьсот коров и полно кур. В молоке, масле и яйцах недостатка не будет. Возьми рецепт выпечки хлеба.

То, что печет boy [3], по виду напоминает мацу, а по вкусу еще хуже. Яичница-глазунья у него чудесная, а вот болтунья не удается абсолютно. А когда он варит яйца всмятку, то поет специальную песню. К сожалению, песня слишком длинная и яйца получаются всегда крутые.

Как видишь, у меня уже есть свой собственный boy. Он высокий, конечно, черный (объясни Регине, что не все люди белые) и зовут его Овуор. Он много смеется, и это хорошо, а то я постоянно на нервах. Boys — здесь так называют слуг, но если у тебя есть boy, это еще ничего не значит. На ферме работников нанимай сколько хочешь. Так что не тревожься по поводу горничной. Здесь живет куча народу. Я завидую им, потому что они не знают, что происходит в мире, и еще потому, что им удается сводить концы с концами.

В следующем письме расскажу тебе побольше о Зюскинде. Он просто мой ангел-хранитель, едет сегодня в Найроби и бросит там это письмо. Так оно дойдет раньше как минимум на неделю, а нам с тобой важно сейчас оставаться на связи. Когда будешь отвечать, нумеруй письма и точно указывай, на какое мое отвечаешь. Иначе мы еще больше, чем теперь, запутаемся. Напиши как можно скорее отцу и Лизель и успокой их.

У меня сердце готово выскочить при мысли, что я, может быть, уже очень скоро смогу обнять тебя и дочь. И мне очень тяжело, когда я думаю, сколько боли принесет это письмо твоей матери. Теперь из двух ее девочек у нее остается только одна, да и та, кто знает, надолго ли задержится. Но твоя мать всегда была потрясающей женщиной, и я знаю, что ей спокойней будет, если вы уедете в Африку, а не останетесь в Бреслау. Поцелуй от меня Регину и перестань над ней трястись, пусть закаляется. У бедняков врачей нет.