Harmonia caelestis - Петер Эстерхази

Книга первая Нумерованные фразы из жизни рода Эстерхази

«Не много есть людей, которые умеют сосредоточиться на недавнем прошлом. Либо нас властно притягивает к себе настоящее, либо мы теряемся в давно прошедшем и стараемся, насколько это вообще возможно, вызвать к жизни и восстановить то, что уже полностью утрачено. Даже в знатных богатых семьях, которые многим обязаны своим предкам, про деда обычно помнят больше, нежели про отца».

1

Чертовски трудно врать, когда не знаешь правды.

2

Начать текст с воинственного магната барочных времен: хорошо: вашу грудь охватывает волнительная истома, персональный компьютер только что не расшаркивается перед вами, а ваш повар — собственно, почему бы вам (кому это, интересно, вам?) не иметь в услужении повара? — радует вас сюрпризом, подавая на стол жареный курдючок, не менее изумительный, чем телячьи ножки, только еще вкуснее, еще нежнее, еще деликатней: мой отец, воинственного вида магнат барочных времен, нередко имевший возможность и даже необходимость воздевать взгляд на императора Леопольда, воздел взгляд на императора Леопольда, напустил на лицо сурьезности — хотя непрестанно искрившиеся прищуренные глаза, как всегда, выдавали его — и изрек: чертовски трудно врать, когда не знаешь правды, мой государь, — после чего вскочил на гнедого коня Зульфикара и галопом пустился по бесподобному чувственному пейзажу семнадцатого столетия.

3

Мой отец, ибо то был, по всей вероятности, мой отец, с палитрою под полой незаметно прокрался в музей, где висели его картины, чтобы исправить их или хотя бы слегка подправить.

4

Мнится мне, сказал мой отец после долгого и безрезультатного чесания в голове, что самое святое для нас — то, чего мы не помним.

5

Мой отец был одним из самых разносторонних деятелей венгерской истории и искусства семнадцатого столетия. На вершине своей карьеры он стал палатином и князем Священной Римской империи. Замок в Кишмартоне мой отец превратил в пышную резиденцию, строил церкви, содержал при дворе живописцев и скульпторов. Многие члены семьи музицировали, например мой отец «выбивал» любимые пьесы на виргинале, князь Пал Антал играл на нескольких инструментах (по одним сведениям — на скрипке, флейте и лютне, по другим — на скрипке и виолончели); общеизвестно также, что все свои пьесы для баритона Гайдн посвятил князю Миклошу Любителю Роскоши, который, наряду с прочим, обожал этот струнный инструмент. Мой отец написал кучу виршей, в основном подражаний Миклошу Зрини, и выпустил несколько религиозных сочинений, а также молитвенников. В 1711-м — под названием «Harmonia cæelestis» («Небесная гармония») — князь опубликовал в Вене собрание духовных песнопений, благодаря чему вошел в историю венгерской культуры еще и как выдающийся компонист. Правда, новейшие изыскания показали, что данное определение применимо к нему с оговорками. И не только по той причине, что часть мелодий из этого сборника, без сомнения, принадлежит не ему (заимствованные мелодии в его время использовали многие композиторы), а прежде всего потому, что переработкой мелодий и сочинением кантат занимался, как можно предположить, не он (или не он один). К тому же мы знаем, что нотное письмо князя не только внешне, но и в других отношениях выдает неуверенного в себе и не слишком грамотного новичка. Судя по документам, касающимся физических и духовных кондиций моего отца, между уровнем его познаний и «Небесной гармонией» в целом, не говоря уж о наиболее сложных ее частях, зияет такая пропасть, через которую можно перебросить мост лишь с помощью воображения; имея в виду только основные конструкции висячих мостов, пригодных для этой цели, достойны упоминания: однопоясные и двухпоясные, кабельные, канатные и цепные, усиленные продольными балками и фермами жесткости, рамно-подвесные и рамно-консольные, вантовые, арфообразные, звездчато-кабельные, веерные и однопилонные арфообразно-кабельные. Мой отец играл как на арфе, так и на звездах.

6

Если первую часть симфонии можно написать молодым, то для второй требуется состариться, сказал юный Гайдн немолодому уже, но по-юношески разгорячившемуся неуемному моему отцу.

7

<Здесь следует фамилия моего отца>! Это имя — синоним мечты, венгерской мечты о несказанно богатом вельможе, запускающем в свой кошель сразу обе руки; о хозяине, который, будто зерно на току, лопатит банкноты и корзинами мерит злато-серебро; словом, о персонаже сказочном. Имя это означало когда-то просто «богатый венгр»… В фантазиях венгров оно отождествлялось со всем, что способно земную жизнь сделать раем. С удельным князем — но не из тех, анекдотических, чьи владения простираются до околицы, а с властелином, следующим по рангу сразу после старого короля. С бескрайними землями, которые за ночь не пересечь даже диким гусям, — что уж там говорить о простом мечтателе, до коего долетает лишь призывное гоготание ночной стаи! Имя это отождествлялось с множеством замков, с флагами и бунчуками на башнях, грустно смотрящихся в озерную гладь, ибо хозяину все недосуг навестить их. А также с дворцами во всю длину улицы, где, кроме привратника, отращивающего бороду на своем посту, нет ни души и где в затемненных залах сердечно общаются портреты тех, кто любил друг друга, а портреты людей враждовавших повернулись друг к другу спиной; вся прислуга тем временем веселится в трактире «Ивкофф», что на улице Иожефа, куда праздная барская челядь регулярно наведывается бог знает с каких времен… Фамилия <здесь следует фамилия моего отца> — из числа легендарных. В конце девятнадцатого столетия, когда отечественные усадьбы начали приходить в запустение, мечтательный венгр, задумчиво попыхивая трубкой, вспоминал в лучшем случае только два имени. Одно из них — имя моего отца. Второе — Ротшильда. А ведь были в Венгрии и другие имена, известные даже детям, например, Франц Иосиф или Тиса-старший; ну а ежели иметь в виду слабый пол, поминали еще, коли не наяву, так во сне, длинноусого морехода Михая Тимара, знатного крестника Мора Йокаи. Но та часть населения, кою можно назвать обстоятельной и солидной, если и предавалась грезам, то предметом их были все-таки мой отец да вышепоименованный Ротшильд. Сколько странствующих подмастерьев, устроившись под старыми сказочницами-ивами и глядя на исчезающий вдалеке большак, думало об одном из моих отцов, который однажды усыпал дорогу солью, дабы в самое летнее пекло доставить императрицу Марию Терезию из Вены в Кишмартон — на русских санях, запряженных северными оленями! Сколько путников, странствуя по Задунайскому краю, оборачивали назад мечтательный взор, когда кучер движением кнутовища то и дело указывал им на волшебные замки на курьих ножках; на дремлющие под ласковыми лучами огромные парки; на раскинувшиеся до горизонта серебряные озера, где, случалось, выглядывали из воды золотые рыбки; на охотничьи угодья, где с опушки, словно из детской книжки с картинками, на проезжего кротко смотрели маленькие косули… Это все, ворчал сквозь густые, с рыжеватым отливом усы возница, владения <здесь следует фамилия моего отца>; и кузня, где будем ковать лошадей, тоже его, <здесь следует фамилия моего отцах Короче сказать: кто смог бы перебрать все щемящие душу аккорды, которые некогда вызывало у венгра имя моего отца, кто, короче сказать?