Исповедь свекрови, или Урок Парацельса - Вера Колочкова

Мы все когда-то начинаем лгать,

Но сколько бы в грядущем и прошедшем

Мы с вами ни обманывали женщин,

Есть первая обманутая — мать.

Евгений Евтушенко

Электричка резво летела через апрельский полдень, словно радуясь весне. Летим, летим! Расступись, апрель! Стучим колесами, старым железом скребем-играем у пассажиров на нервах! Нет, и впрямь… Куда летим-то? Над лесами, над полями? Даже в окно толком не поглядеть — солнце по глазам бьет… Не в глаза, а именно по глазам, сбоку, наотмашь.

Надо было темные очки с собой прихватить. Сама виновата, не догадалась. Теперь сиди, щурься на солнечную назойливость, усугубляй и без того усугубленные возрастом «гусиные лапки». Бессовестное ты, апрельское солнце, вот что я тебе скажу. Думаешь, все тебе так рады? Ага… Счастливы прям. Особенно в этой переполненной народом дачно-субботней электричке.

Нет, с одной стороны, хорошо, конечно, что весна случилась ранняя и солнечная. Еще и майских праздников не было, а уже первые листочки на деревьях вылупились. Нежная зеленая дымка, едва уловимая, как обещание, как надежда… Красиво, кто бы спорил, но солнце куда спрятать! Расплясалось яркими снопами по вагону. А в снопах пыль — серая, зимняя. Много, много пыли. И мысли в голове тоже пыльные. И все еще зимние. Вялые, раздраженные, авитаминозные.

А с чего им веселыми-то быть, интересно? Если живешь в голоде, холоде да в работе-заботе, и никаких тебе радостей… Только одна радость и выдалась — к Прокоповичам на дачу съездить. Подышать. Отдохнуть. Выспаться. Согреться, наконец.

Хотя, если озвучить ее мысленные стенания, смешно звучит, наверное! Особенно про голод и холод! Ну да, этот самый голод она сама себе и придумала, следуя многолетней привычке, как всякая уважающая себя женщина… Строгая весенняя диета называется. Ничего нельзя. Ни жирного, ни мучного, ни сладкого. Ни-че-го. Понятно, что для организма сплошное вредительство, но похудеть-то к лету все равно хочется! Влезть в любимые белые брючки, рубашечки-маечки, еще трепыхнуть крылышками напоследок… И не беда, что этот «напоследок» из года в год перескакивает, как переходящее красное знамя. Всегда же думается, что именно этот «напоследок» — самый что ни на есть критический. Не в том смысле, что помирать пора, а в том, что круглая пенсионная дата аккурат этой зимой и настигла, черт бы ее побрал… А дальше…

А дальше — не будем о грустном. Тогда о чем бишь она? А, о голоде и холоде. Да, голод сама придумала, потому не обидно. Но относительно холода — это уж извините, господа хорошие, подвиньтесь! Это уже из ряда вон какое коммунальное безобразие! Нет, кому в голову пришло, интересно, чтобы отопление с приходом первых солнечных дней отключать? Они ж только с виду — солнечные! А на ощупь — ой какие обманчиво холодные! И неуютные! И со столбами зимней пыли внутри. Вот и получается, что на фоне голодно-холодного неуютия ничего и не складывается. Ни жизни нормальной, ни работы-заботы. Более того, про всякую работу-заботу даже и думать не хочется! А думать надо, иначе вытолкнут на пенсию, только перья полетят…

А может, бог с ним, и с работой, и с перьями? Наработалась уже? Много ли ей одной надо? Тем более у сына своя семья, свои заработки… Устала, хватит. Чего-чего, а такого добра, как работа-забота, всегда в ее жизни хватало, ни разу ни с одной синекурой не повезло. А что делать — она тетка ответственная. Родом из уходящей гвардии чиновниц-отличниц, которые лучше борщом для семьи поступятся, чем сданным не вовремя квартальным отчетом.

А голодный желудок так и вымаливает для себя хоть что-нибудь. Не удовлетворила его тертая морковка на завтрак. Где-то в недрах сумки маленькая шоколадка, помнится, болталась… Поискать, что ли? Тем более еще добрых сорок минут в электричке трястись.

Ага, нашлась шоколадка. Радуйтесь, жалкие дутые зернышки, политые коричневой химической патокой, что называю вас таким гордым именем. Хм, шоколадка… А ничего, вкусно с голодухи… Червячка заморить можно. Все как в рекламе. Как там? Съел — и порядок. Заряди мозги. Уступи соблазну, поцелуй меня в пачку. Молоко вдвойне вкусней, если это… Нет, это уже из другой оперы, кажется.

Пока жевала, вспоминала недавний разговор с Катькой Прокопович. Аккурат про весеннее похудание тема была. Злободневно веселая. Любят они с Катькой повеселиться, этого у них не отнимешь.

— Сашк… Ну чего ты опять с собой творишь? Зачем тебе худеть в твоем возрасте?

— А мне в худом виде жить легче, Кать. Сподручнее как-то. Когда ветер по ребрам гуляет, я изнутри музыку слышу.

— Ну, не знаю, как там насчет музыки… А по-моему, это несколько неприлично — встречать пенсию в худобе. Я бы сказала — вызывающе.

— В смысле — вызывающе? Для кого — вызывающе?

— Для общества. Некоторые и к тридцати такой стройности не имеют, а ты перешагнула за полтинник и обнаглела совсем. Совесть надо иметь, Сань.

— Прости, Кать. Прости ты меня, дуру глупую. Капустки квашеной хочш? Почему не хочш?

— Да ладно, не придуривайся, все равно гениальную Чурикову не переиграешь. А если серьезно, Сань… Не понимаю я, зачем себя так мучить? А главное — для кого?

— Для себя, Кать, для себя. Объясняю же. Мне так жить легче. Одиночество лишних килограммов не любит. Для него это дополнительный стресс. А музыку одиночество любит. Вот я сама себя и танцую — под музыку худобы.

— Ага, ага… Но все равно, знаешь… Как-то в нашем возрасте… Худая корова — еще не газель. Вернее, уже не газель. Я вот, например, предпочитаю усредненное состояние.

— Это какое же?

— Ну… Лучше уж быть слегка полноватой газелью, чем худой старой коровенкой.

— Значит, я, по-твоему, худая старая коровенка?

— Нет, не старая… Врать не буду, выглядишь хорошо. Но худая!

— Но коровенка?

— Коровенка!

— А ты, значит, газель?

— А я газель!

— Уточним, толстая газель!

— Не толстая, а слегка полноватая!

— Ладно, на этом давай и сойдемся… Я коровенка, а ты газель. Только слегка полноватая. Хм… А ты вообще видела когда-нибудь полноватую газель? Я, например, не видела.

— Да уж, Сань. Любишь ты утешить, однако.

— И ты…

Хорошо с ней, с Катькой. И на даче у них, у Прокоповичей, тоже хорошо. Коля, Катькин муж, с утра печь истопил, наверное. В доме тепло, уютно. Или баньку… Он всегда к ее приезду баньку топит. Хороший Коля. Замечательный Коля, Катькин муж. Скорей бы уже приехать!

Расслабилась, доверчиво повернулась к окну. Да что ж такое, опять солнце резануло наотмашь! До слез! Какие ж вы назойливые, солнечные весенние радости! Вон, выбирайте для нахальства молодые лица, на них и пляшите! А ей — зачем… Чтобы из глаз лишнюю слезинку выколотить? И без нее, без лишней слезинки понятно, что жизнь уходит…