Кавалер умученных Жизелей - Павел Козлов

Предисловие

Пишет, как рисует…

Начну с неожиданной ассоциации.

У меня в детстве, – как, впрочем, думаю, в детстве у многих, – было много грубости, но было много и красоты. «Идет, как пишет. А пишет, как рисует», – говорили наши пацаны об одной из наших одноклассниц. Звали ее Алла. Она занималась художественной гимнастикой. По походке ее можно было узнать издалека. Как сейчас помню: стоим с одноклассниками у окна в коридоре третьего этажа и смотрим, как Алла идет через школьный плац.

Никто так не ходил. Отличная осанка, гордо поднятая голова, каждый шаг отчеканен – она на любую провинциальную улочку выходила, словно на спортивную арену. И в каждом ее шаге был внутренний ритм. Она шла очень красиво. Она вообще была красивой девушкой. Но красивых девушек было много. Красивых девушек много, когда тебе четырнадцать лет. Но так, как Алла, не ходил никто. Позднее мне приходилось видеть многих девушек, занимавшихся художественной гимнастикой, но они так ходили только на соревнованиях. В жизни они ходили обычно, как все. И только Алла шла по жизни, словно по спортивной арене, словно на нее смотрят тысячи глаз. И ведь часто так и было. Тогда ведь не только мы смотрели, как она идет в школу – на других этажах к другим окнам припадали мальчишки из других классов. «Идет, как пишет. А пишет, как рисует», – говорили наши пацаны.

Эту фразу я всегда вспоминаю, когда читаю прозу Павла Козлова. Так не пишет никто. Да, наверное, у каждого прозаика – своя литературная походка. Кто-то бредет, не разбирая дороги, кто-то ползет, кто-то чешет с курьерской скоростью, кто-то ковыляет вразвалку, кто-то вообще прихрамывает. У прозы Павла Козлова – отличная осанка и четкий внутренний ритм. Он пишет так, как артист балета выходит на сцену. И, между прочим, аналогия эта не случайна: он окончил Академию хореографии, был солистом балета, «работал в США в труппе „Колорадо-балет“ как педагог и балетмейстер». Уверен, вот эту способность выражать внутренний ритм через внешние проявления Павел Козлов перенес в прозу из балета. Ну, и конечно, это непреодолимое желание и несомненное умение быть непохожим ни на кого.

Проза Павла Козлова – это, в первую очередь, ритм и яркая индивидуальность. Прежнее издание его, наверное, самого известного произведения «Роман для Абрамовича» ошарашивало читателя с самых первых строк. «Глеб по утрам все узнавал из интернета, в то время пока опытный шофер выруливал могучий „Мерседес“ с размеренною плавностью движенья. Взгляд пробегал по свежим новостям, как вдруг застопорился на внезапной строчке…»

Что это? Проза? Но сквозь бытовые прозаические строчки проступает неумолимый ритм. Ага. Да-да. Пятистопный ямб. Хоть без рифмы. Это ритмизованная проза. Такая бывает. Не поэма, но – роман в стихах. На память приходит, конечно, «Евгений Онегин». Да-да – привет Александру Сергеевичу. Он ведь тоже был большим шутником. Значит и шутку Козлова оценил бы непременно.

В новом издании «Роман для Абрамовича» выходит в абсолютно новой редакции. Он заметно переработан и записан не в строчку, а в столбик, как стихи. Видимо, чтобы не вызывать у читателей когнитивный диссонанс. Сравните:

Обычно Глеб копался в интернете,

В то время пока опытный шофер

Выруливал могучий «Мерседес»

С размеренною плавностью движенья.

Тем утром он скользил по новостям,

И в ужасе застыл на странной строчке.

И еще одна особенность прозы Павла Козлова – тематика ее произведений. Он пишет о красивых людях и красивых чувствах. Очень часто его герои – это люди искусства. Очень часто главная тема его произведений – это тема любви. «Виола Бовт была звездой, балетной примой в музыкальном театре Станиславского, когда русский балет заслуженно считался лучшим в мире». Или еще: «Максим Валуев в молодости танцевал в балете. Потом писал „Психею“, интригующую книгу о юной балерине, любимой ученице мсье Дидло, и о незримых нитях, связующих искусство и безжалостную смерть». Или еще: «В Москве, на улице Большая Дмитровка, есть здание с неброским, строгим и внушительным фасадом. Здесь знаменитый музыкальный театр. Открылся он под руководством Станиславского и Немировича-Данченко, потом стал «имени» великих мастеров. Кто постоянно ходит в оперу, на все балетные спектакли, с любовью называют его «Стасик». Красиво? Да, красиво! И написано красиво, и – о красивых людях.

Павел Козлов не боится пренебрежительной фразы «Сделайте нам красиво». И не стесняется «делать красиво». В окружающем мире и так слишком много уродливого, чтобы его еще и переносить в художественную прозу.

И, наконец, третья особенность большинства произведений Павла Козлова – это внутренняя интеллигентная улыбка, которая проступает сквозь все его строчки. И если ритм его строк невольно чувствует каждый, то для того, чтобы почувствовать эту улыбку, нужна особенная настройка. Комическое имеет много различных форм; Павлу Козлову ближе всего ирония. Да-да. Ирония – это юмор интеллигентов, юмор, если хотите, эстетов, юмор людей, обладающих высоким художественным вкусом. Да, Павел Козлов – интеллигент, да, эстет, да, он обладает хорошим вкусом. И куда все это девать? Ну, конечно, только в прозу. Так он и поступает.

Андрей Щербак-Жуков

Пришлось признать, что наступила осень.

Не та, что ненавистна непогодой,

А трогательно грустная пора,

Когда душа не верит в увяданье,

А время начинает брать свое.

Все празднично еще в прощаньи лета,

Но падает пожухлая листва.

И в редкой в эти дни орбите солнца

Не видно уже прежней высоты.

(Из бурлеска «Роман для Абрамовича)

И никто никогда не узнает

О безумной, предсмертной борьбе

И о том, где теперь отдыхает

Тот корабль, что стремился к тебе.

Николай Гумилев

Валуев в молодости танцевал в балете. Потом писал «Психею», интригующую книгу о юной балерине, любимой ученице мсье Дидло, и о незримых нитях, связующих искусство и безжалостную смерть. И дальше изучает он истории людей, не отвлекаясь от излюбленной им темы, и оставаясь верным кавалером у божественных избранниц, знаменитых балерин, которых поселил в свои романы.

Ведь лишь теперь подобна сказке жизнь у самых романтических артистов, летающих по сцене принцами, героями, порхающих сильфидами и эльфами, страдающих Жизелями, манящих, но таких недосягаемых в пленительной стихии танца.

Они имеют гарантированный срок, чтоб завораживать и царствовать в балете. Отпущено на это двадцать лет. Потом уже не надо вылетать из-за кулис, а можно прямиком, через служебный вход, отправиться на творческую пенсию.