О людях, котах и маленьких собаках - Эйлин О'Коннор

О людях, котах и маленьких собаках, или Здравствуй, дорогой всяк!

«Здравствуй, дорогой всяк!» Такими словами начиналось мое обращение к читателям, когда я только завела свою собственную страницу в Живом Журнале и обдумывала, что написать в самом первом посте. Пост этот назывался «Всяк сюда входящий».

С тем, что именно я хочу сказать, сложностей не возникло. А вот над ником пришлось задуматься всерьез.

Мой детективный псевдоним – Елена Михалкова – меня не устраивал. Под ним публиковались книги, и тянуть его за собой в сеть мне не хотелось. Назваться настоящей фамилией? Слишком высокая степень открытости для меня в те времена, да, пожалуй, и сейчас.

И тогда я вспомнила.

В одном из неопубликованных рассказов об английской гувернантке миссис Норидж у меня был персонаж: ирландская кухарка по имени Эйрин О'Коннел. Рыжая толстая бесшабашная женщина лет сорока, веселая и дерзкая, больше всего в жизни любящая поесть, выпить и устроить какой-нибудь масштабный тарарам. Далеко не глупая, неплохо разбирающаяся в людях, страдающая из-за собственного вспыльчивого характера. Впрочем, не умеющая долго наслаждаться страданием, как и все жизнелюбивые люди.

Эйрин была мне по душе. Яркая, самобытная и смелая, обладающая теми чертами, которых не хватало мне самой.

Но назваться ее именем было бы форменной наглостью. Я не соответствовала этой одежке. Можно влезть в сапоги-скороходы, если хочешь бежать далеко и быстро, но ведь взмолишься о пощаде на третьем километре.

И тут решение пришло само. Смягчим «эр» в имени Эйрин: пусть вместо нее появится Эйлин. А вот ирландские корни и любовь к зеленому цвету оставим. Так Эйлин О'Коннор появилась на свет и написала: «Здравствуй, дорогой всяк!».

Со временем оказалось, что в ней гораздо больше от меня настоящей, чем от выдуманной ирландской кухарки. Что она умеет грустить и не желает этого скрывать, хотя я надеялась, что этому помешают ее легкомыслие и природная жизнерадостность. Но куда больше она любит вкусно поесть, пошутить и подурачиться.

И, конечно, она любит котов.

В этот сборник вошли ее рассказы и наблюдения за четыре года.

То, что они жили в одном городе, ничего не меняло. Сонечка не звонила и не писала, лишь изредка отвечала на смс-ки, которые Наталья Сергеевна отправляла раз в четыре дня. Не чаще – чтобы, упаси бог, не надоесть.

Отголоски далекой Сонечкиной жизни доносились до нее издалека: Сонечка все лето провела на даче; Сонечка занимается бальными танцами; Сонечке завели собаку. Даже эти скупые крохи Наталья Сергеевна узнавала не от девочки, а от ее матери – молодой нервозной женщины, после развода с упоением возненавидевшей не только бывшего мужа, но и его мать.

«Здравствуй, Соня! Сегодня в парке я видела двух белок, они кидались желудями. А потом маленький терьер загнал их на дерево. Как твои дела? Люблю тебя и очень скучаю. Бабушка».

«У меня все нармально».

Заразила ли оскорбленная Татьяна девочку своей ненавистью, или всего лишь привила ей штамм безразличия? Два года единственной ниточкой, связывавшей Соню и Наталью Сергеевну, были короткие телефонные послания: бесконечная односторонняя мольба о любви, телеграфная повесть об опустевшем доме, в котором от живых людей остались только фотографии. Сын Натальи Сергеевны сразу после развода уехал в другую страну, где с глухим облегчением забыл и дочь, и мать.

«Здравствуй, Сонечка! Сегодня я не удержалась и купила тебе прелестную куклу. Она разговаривает и поет колыбельные! Надеюсь, ты как-нибудь приедешь ко мне в гости, и тогда я подарю ее тебе. Бабушка».

«Я ни люблю куклы».

«Наталья Сергеевна, я устала повторять! Она не желает вас видеть!» Один раз откуда-то из глубины комнаты в телефонную трубку просочился детский голос, однообразно бубнивший: «Не хочу! Пусть она не приходит! Не хочу!»

Наталья Сергеевна выронила телефон и долго стояла над пищащим аппаратом, глядя на расплывающиеся обои.

«Дорогая моя Соня, у меня завелся игрушечный динозавр! Не знаю, любишь ли ты динозавров. Этот очень смешной, он умеет шевелить ушами. Что скажешь? Люблю тебя, обнимаю. Бабушка».

«Мне ни нада».

Ежа она встретила в конце июня, возвращаясь с планерки через лесопарк. Ёж был бородат и солиден, и для полного сходства с директором их музейного подразделения ему не хватало только портфеля. Он скрылся в кустах, а Наталья Сергеевна пошла своей дорогой, думая, что на последние десять сообщений Сонечка ничего не ответила.

Но сегодня был как раз четвертый день, и, вернувшись домой, она взяла телефон и набрала, не задумываясь:

«Милая Соня, у меня новость. В моей квартире поселился ёжик! Пришел сам. Назвала… – тут Наталья Сергеевна перевела взгляд на телевизор, где повторяли «Москва слезами не верит», и закончила: – …Гошей».

– Он же Гога, он же Жора, – вслух сказала она, следя глазами за Баталовым.

Подумала немного и дописала:

«Гоша удивительный! Он умеет улыбаться, представляешь? Обнимаю. Бабушка».

Телефон пискнул минуту спустя, и Наталья Сергеевна вздрогнула от неожиданности. Это просто спам. Конечно же, спам. Соня никогда не отвечает сразу.

«А што ищо он умеет?»

Первым порывом Натальи Сергеевны было приписать ежу все мыслимые способности. Но горе сделало ее осмотрительной. Бережно взяв лишь один драгоценный камешек, она осторожно прикрыла волшебную дверцу, за которой сияли несметные сокровища.

«Еще он умеет ставить колючки дыбом. Остальное я тебе завтра напишу, хорошо?»

Соня не ответила, но душа Натальи Сергеевны все равно наполнилась радостью.

Ночью она проснулась от ужасной мысли: краткий разговор ей приснился, как приснился и ёж на тропинке в лесопарке. Наталья Сергеевна схватила телефон.

«А что ищо он умеет?»

Она откинулась на подушку и чуть не заплакала от облегчения.

«Соня, здравствуй! Сегодня выяснилось, что Гоша пытается читать. Я положила перед ним книжку, и он носом перелистывал страницы».

Тишина, тишина, тишина… Видимо, она написала что-то не то. Или Татьяна увидела смс-ку и жестоко высмеяла тупую бабку.