Женский декамерон - Юлия Вознесенская

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ, ГЛАВА ПЕРВАЯ,

с которой начинается эта книга, хотя надо сказать, что большинство известных автору книг тоже начинается с первой главы, если ей не предшествует авторский пролог или предисловие критика, в котором читателю разъясняется содержание книги, а также дается информация о том, чего автор не учел, недопонял, где он находится под влиянием буржуазного мировоззрения и до чего он просто не дорос, после чего любая книга читается со значительно меньшим удовольствием. Именно поэтому автор решил ограничиться совсем небольшим вступлением — о, всего две странички! — и начать книгу с историй О ПЕРВОЙ ЛЮБВИ

«Нет, это черт знает что!» — подумала Эмма. Она перевернулась на живот, положила «Декамерон» между локтей, натянула подушку на уши и попыталась сосредоточиться. Она уже видела, как будет начинаться этот спектакль. У входа в зал зрителей вместо билетеров встречают монахи в низко надвинутых на глаза капюшонах: они проверяют билеты и провожают зрителей на места в темном зале, освещая дорогу и номера кресел старинными, фонарями. Надо будет сбегать в Эрмитаж и присмотреть подходящий фонарь, зарисовать… А сцена с самого начала открыта и освещена только синеватой бутафорской луной. Сцена изображает площадь Флоренции, с темным фонтаном и порталом церкви. Над порталом надпись: «Memento mori» — «Помни о смерти». Время от времени по сцене будут проходить монахи с тележкой — «собиратели трупов». И колокол, обязательно все время должен бить колокол, — «По ком звонит колокол…». Надо, чтобы еще до начала спектакля в зале веяло смертью. Вот на этом фоне и будут десять весельчаков рассказывать свои истории.

А все же трудно поверить, что так оно и было: кругом чума, смерть, горе, а посреди всего этого — галантные мужчины и изящные женщины ублажают друг друга романтическими и озорными байками. Вот у нас — и не чума, а простая кожная инфекция, какие то и дело вспыхивают в родильных домах, а слез, а истерик!.. Или так измельчал народ? И что им, глупым бабам, не лежится? Не терпится за пеленки приняться? Господи, как представишь себе, так руки опускаются: тридцать подгузников, тридцать тонких пеленок, столько же байковых — зима. И каждую простирнуть, прокипятить, с двух сторон прогладить. С ума сойти! На Западе матери давно пользуются бумажными пеленками и непромокаемыми штанишками: что бы нашим заодно с их драгоценной электроникой прихватить парочку действительно необходимых изобретений? Так ведь нет, до такого экономического шпионажа они не додумаются. А ведь это тоже деньги. Впрочем, ну их. Надо сосредоточиться на «Декамероне».

В палате одна из женщин заплакала в голос, ей тотчас стала вторить другая. Эмма поняла, что сосредоточиться ей никак не удастся, и хотела уже сказать что-нибудь этим ревам, но ее опередила Зина, «женщина без определенного места жительства», как называли ее врачи при обходе, а попросту говоря, бродяжка, бичиха.

— Бабоньки! — смеясь, заговорила она. — Вы бы хоть по очереди скулили, а не хором. В ушах звон стоит. Пропадет молоко с расстройства, тогда узнаете, почем фунт лиха.

— В самом деле, дорогие мамочки, потише бы… — все же не удержалась Эмма.

— Отвлечься бы чем-нибудь от мрачных мыслей! — вздохнула толстушка Ирина, которую в палате все звали Иришкой за добрый нрав и домашнюю какую-то уютность.

— Может, кто анекдот расскажет?.. — поддержала ее Зина.

И тут Эмму осенило. Она подняла над головой «Декамерон»:

— Дорогие мамаши! Кто из вас читал эту книгу — «Декамерон» Боккаччо?

Кто читал, кто нет.

— Так вот, — продолжала Эмма, — для нечитавших объясняю популярно. В этой книге рассказывается о том, как десять юношей и девушек во время чумы покинули Флоренцию, уехали за город и сами себе устроили карантин как раз на десять дней, как и у нас. И каждый день они по очереди рассказывали друг другу разные истории о любви, счастливой и трагической, о проделках ловких любовников. Вот я и думаю, а не устроить ли нам здесь свой «Декамерон»? Нас как раз десять и у нас впереди десять дней. Мы можем рассказать друг дружке сто разных историй. Ну, как вам моя идейка?

Все будто только и ждали этих слов: анекдоты и рассказы о семейных заботах всем давно уже приелись.

— Придумано здорово! — заявила Иришка. — И предлагаю начать с самого начала, то есть с рассказов о первой любви. Только, чур, я рассказываю последняя, потому что я стесняюсь!

— А чего стесняться-то? Аль мы все не бабы, не одним местом любим? — засмеялась Зина,

— А ты какое место имеешь в виду? — прищурившись, спросила ее эффектная блондинка с заграничным именем Альбина,

— Она имеет в виду сердце! — на всякий случай поторопилась ответить за Зину Валентина, как позже выяснилось, «дама из номенклатуры».

— Ах, сердце!.. — разочарованно протянула Альбина и равнодушно зевнула. Но было видно, что она просто дразнит Валентину, а сама по себе идея рассказов по очереди ей нравится, глаза у нее так и блестели.

Но Валентина не сдавалась.

— Не понимаю, почему слово «любовь» у некоторых вызывает нездоровые смешки? Любовь в нашей стране — дело государственной важности, потому что на основе любви создается семья, а семья — ячейка государства.

— Это верно! — вступила в разговор Ольга, работница с Адмиралтейского судостроительного завода. — Моей первой любовью даже два государства занимались: Советский Союз и Германская Демократическая Республика, во как…

— Ну?! Расскажи, Оля! Расскажи! — загалдели женщины и, приподнявшись в кроватях, приготовились слушать. Ольга не стала ломаться и начала историю своей первой любви.

рассказанная работницей Адмиралтейского судостроительного завода Ольгой, повествующая о том, как между немецким судостроителем и советской рабочей завязался роман в духе интернационализма, но дело кончилось выкидышем, хотя этой любовью и занимались органы двух государств

Я на Адмиралтейском работаю, в мебельном цехе лакировщицей. Зарабатываю хорошо, грех пожаловаться. А вот от начальства нет продыху: как путевка или, не дай Бог, продвижение в очереди на квартиру — кому угодно, только не Зайцевой. Почему не Зайцевой, спросите? А потому, что у Зайцевой жених был немец. Гэдээровский, правда, немец, ненастоящий, но все же…

Уже десять лет почти прошло, как эта любовь со мной приключилась. Делали на нашем заводе танкер для немцев. Это было совместное русско-немецкое, то есть, тьфу, советско-немецкое производство. Немцы строили корпус, а на нашем заводе ставили механизмы и отделку производили. Обе страны социалистические, там и там социалистическое соревнование вовсю идет, поэтому сдали танкер на полгода раньше срока. А потом месяцев восемь мы вместе недоделки устраняли: то к нам на завод танкер пригонят вместе с немецкими судовиками, то гонят его, родимого, обратно в Росток, в немецкий порт, но уже мы на нем свои недоделки доделываем. Так и катаемся из Ростока в Ленинград и обратно. Сдружились, а многие и слюбились. Молодых то много было.