Там, где тебя ждут - Мэгги О'Фаррелл

***

Мэгги О’Фарелл создает пронзительные и вдохновляющие истории о человеческих судьбах. Поиск места в жизни, отношения с близкими и, конечно, любовь – вот темы ее творчества. При этом романы О’Фарелл, написанные прекрасным языком, неизменно отличаются захватывающим сюжетом. Она умеет сопрягать несколько жанров и обладает редким даром не только завоевывать внимание читателя, но и удерживать его до последних страниц. Шотландская писательница удостоена премии Коста (Costa Book Award) и Сомерсета Моэма (Somerset MaughamAward) и, кроме того, занимает престижную должность заместителя главного редактора «The Independent on Sunday».

***

Посвящается Вилмосу

Дэниел, Донегол, 2010

Жил-был человек.

Он стоял на крыльце, скручивая сигарету. Погода в тот день, как обычно, была переменчивой, благотворной для пышно разросшегося сада, ветви деревьев отяжелели, напоенные влагой непроходящих дождей.

Жил-был человек, и этот человек – я.

Именно я стоял на крыльце с портсигаром в руке, глядя в сад, приглядываясь к какому-то силуэту вдали, возле ограды, где теснились осины. Там стоял другой человек.

Экипированный биноклем и фотокамерой.

«Орнитолог-любитель, – мысленно предположил я, проведя языком по папиросной бумажке, – они частенько заглядывали в наши края». Но в то же время, что я думал на самом деле? «Много ли птиц он увидит в этой северной долине?» – задался я вопросом, озабоченно вспоминая, где сейчас находится моя жена с малышом и нашей дочкой. Быстро ли, в случае необходимости, я смогу добраться до них?

Удары моего сердца резко участились, оно глухо билось о ребра. Я искоса глянул на белесое небо. Не пора ли спуститься в сад? Мне хотелось дать понять этому парню, что я увидел его, пусть он осознает, что его заметили. Мне хотелось, чтобы он и сам оценил мою статную, спортивную фигуру с рельефными атлетическими мускулами (ставшими, надо признать, в последнее время слегка рыхловатыми и ослабевшими). Мне хотелось, чтобы он осознал свои шансы против моих. Ему же не известно, что я в жизни не участвовал ни в одной драке, намереваясь и в дальнейшем придерживаться такой же линии поведения. Мне просто требовалось, чтобы тот чужак почувствовал то, что обычно чувствовал я сам до того, как мой отец вымуштровал меня. «Я выбью из тебя дурь», – бывало, говорил он, направляя указательный палец сначала на свою грудь, а потом на мою.

«Я выбью из тебя дурь», – хотелось крикнуть, нашаривая в кармане станочек для скрутки сигареты и зажигалку.

Этот парень направил бинокль на наш дом. Потом я заметил солнечные отблески на окулярах, он взмахнул рукой, возможно отбрасывая волосы со лба или открывая затвор объектива.

Далее почти одновременно произошли два события. Из двери за моей спиной выскочил и пролетел мимо меня лохматый, длинноногий и слегка страдающий артритом волкодав, обычно спавший у печки, а из-за угла дома появилась женщина.

С ребенком за спиной, головой, покрытой капюшоном зюйдвестки, в которых щеголяют рыбаки Северного моря, и с увесистым дробовиком в руке.

Более того, она – моя жена.

К последнему факту я все никак не могу привыкнуть, не только потому, что мысль о том, что это создание согласилось выйти за меня замуж, для меня почти невероятна, но также и потому, что она постоянно притягивала подобные, однако непредсказуемые неприятности.

– Господи, милая, – задыхаясь, произнес я, мгновенно отмечая, как визгливо прозвучал мой голос. Не по-мужски, это еще очень мягко сказано. Такое впечатление, будто я сварливо укорял ее за неразумный выбор обивки для мебели или за то, что она надела туфли, не подходящие к ее сумочке.

Оставив без внимания мое визгливое вмешательство – и кто бы осудил ее? – она пальнула в воздух. Разок-другой.

Если вы, подобно мне, никогда не слышали вблизи ружейного выстрела, позвольте сообщить вам, что это оглушительный взрыв. Огненные вспышки проникают в мозг, в ушах звенит тройной отзвук запредельно высокой арии, а ноздри забиты горьковатым запахом пороха.

Звуки выстрела бьют рикошетом в стену дома, в склон горы и возвращаются: точно по долине с грохотом скачет громадный акустический теннисный мяч. Я пригнулся, съежился, закрыв голову и осознавая при этом странное спокойствие ребенка. Он по-прежнему сосал свой палец, прижав голову к волне материнских волос. Кажется, что он привык к этому. Словно уже слышал такие выстрелы прежде.

Я встал, выпрямился. Отнял руки от ушей. Вдали через мелколесье сверкали пятки удирающего чужака. Моя жена слегка повернулась. Похлопала стволом ружья по сгибу руки. Свистом подозвала собаку.

– Ха, – изрекла она, перед тем как вновь исчезнуть за углом дома, – нахалов надо учить.

Должен сказать вам, что моя жена умопомрачительна до безумия. Не в том смысле, что требовал бы лечения и опеки людей в белых халатах – хотя порой я задумывался, не бывало ли таких случаев в ее прошлом, – но в каком-то утонченном, более социально приемлемом, менее показном стиле. Ее способ мышления весьма оригинален. Она полагала, по всей вероятности, что палить из ружья для острастки не в меру любопытных чужаков, околачивающихся возле нашей ограды, не только позволительно, но и вполне правомерно.

Вот голые факты о женщине, на которой я женился.

Она безумна, как я, возможно, уже упомянул.

Она предпочитает затворнический образ жизни.

Очевидно, она готова палить из ружья при любой попытке постороннего взгляда на ее потайное уединенное жилье.

Я бросился в дом, с максимальной целеустремленностью для мужчины моих габаритов, вознамерившись догнать ее. Я собирался высказать ей все, что думаю: «Нельзя держать дробовики в доме, где живут маленькие дети. Просто нельзя».

Я повторял эти фразы про себя, проходя по дому и собираясь начать с них мое протестное заявление. Однако, миновав парадную дверь, я словно попал в совершенно другой мир. Вместо серой мороси за домом в палисаднике царило ослепительное бледно-желтое солнце, поблескивая и искрясь на цветах россыпью драгоценных самоцветов. Дочь прыгала через скакалку, которую крутила ее мать. Моя жена, всего лишь мгновение назад представшая в виде грозного стража с ружьем, в длинном сером пальто и шляпе, смахивавшей на капюшон палача, успела скинуть жуткую зюйдвестку и вернуться к своему обычному воплощению. Малыш ползал по траве с мокрыми от дождя коленками, зажав в кулачке цветок ириса и выражая свою радость гортанными звуками одному ему понятного языка.