Пациент особой клиники - Себастьян Фитцек

* * *

В виденьях темноты ночной

Мне снились радости, что были,

Но грезы жизни, сон денной,

Мне сжали сердце – и разбили.

«Почему здесь так холодно?» – подумала Мириам, войдя в тот ад, что представлял собой мрачный и лишенный окон подвал.

Его влажные кирпичные стены были покрыты черной плесенью и походили на бронхи больного раком легких курильщика.

– Осторожнее! Не заденьте головой! – предупредил полицейский.

Эти слова были произнесены им вовремя, и Мириам успела пригнуть голову, чтобы при переходе в котельную не удариться о канализационную трубу. И это притом, что ее рост составлял всего метр шестьдесят пять сантиметров, чего нельзя было сказать о внушительной фигуре Трамница.

Миловидный облик полицейского никак не соответствовал тому ужасному случаю, из-за которого они здесь оказались. У него были широкие плечи, высокий лоб и стройная, мускулистая фигура, как нельзя лучше подходившая для фотографии, достойной размещения на титульном листе календаря полиции Берлина. Однако тут, внизу, как ни старался он пригнуть голову под низкими подвальными сводами, в его светлые волосы вплелась паутина и его прическа в стиле «мне снова не удалось заснуть» покрылась пылью.

Домишко на краю Груневальда [1] был построен в двадцатых годах прошлого века и навел Мириам на мысль о том, что тогда, по-видимому, люди были меньшего роста.

«И не такие порочные, как последний житель этого дома. Или все же я ошибаюсь?» – подумала она.

Мириам проглотила образовавшийся в горле комок и попыталась вспомнить имя этого дружелюбного полицейского, который забрал ее из дому и привез сюда. Но не потому, что это было сколько-нибудь важно, а просто для того, чтобы отвлечь себя от одолевавших ее страшных дум. Однако в этом пропитанном запахом мочи, крови и страха подвале добиться безмятежных мыслей у нее не получилось.

Здесь пахло смертью!

Трамниц отодвинул в сторону красно-белую ленту, оставленную сотрудниками экспертного отдела, снимавшими отпечатки пальцев. Она была прикреплена крест-накрест в открытом дверном проеме и препятствовала проходу к месту преступления. Об этом говорила и надпись, сделанная черными буквами на трепещущих от сквозняка полосках.

«Не входить! Не смотреть!» – прочитала Мириам.

– Послушайте, – обратился к ней полицейский и нервно провел ладонью по выбритому затылку. – Вообще-то, мы не имеем права здесь находиться.

В свете тусклой лампочки, освещавшей помещение подвала, он выглядел так, словно страдал от желтухи. Мириам хотела было согласно кивнуть и промямлить что-то похожее на «Да, мы не имеем права, но нет, я должна это сделать…»

Однако ее усилия привели лишь к тому, что она заметно задрожала всем телом и пролепетала:

– И все же я хочу на это посмотреть.

Женщина сказала так, как будто речь шла о каком-то предмете, не решаясь назвать страшную действительность ее подлинным именем.

– Мне не хотелось бы превышать свои полномочия, ведь доступ к месту преступления еще не открыт, – ответил полицейский. – К тому же картина…

– Хуже, чем я себе это представляю, все равно быть не может, – едва слышно произнесла Мириам. – Пожалуйста, разрешите мне взглянуть хотя бы одним глазком.

– Ладно. Но будьте осторожны! – вновь предупредил свою спутницу полицейский и показал рукой на находившиеся перед ними ступени.

Под ее ногами, обутыми в кроссовки, жалобно заскрипели небольшие деревянные ступеньки, а затем Трамниц отогнул молочного цвета пластиковый лист, напоминавший занавес для душа и скрывавший за собой нечто вроде подвальной комнатушки, которую хозяин использовал, скорее всего, как помещение для переодевания. Бросались в глаза натянутый медный провод, где на вешалке аккуратно висела форма почтальона, и стоявшая возле входа тележка с посылками.

Эту клетушку необходимо было пройти, чтобы оказаться перед примыкавшей к ней противопожарной дверью, открывавшей доступ в ад. Мириам было страшно, но она решилась и воскликнула:

– Я готова!

В ответ Трамниц понимающе кивнул и часто заморгал, словно поднятая в спертом воздухе подвала от их дыхания пыль попала ему в глаза.

– Ваше подозрение подтвердилось, – заявил он.

«Великий Боже!» – испытывая страшную сухость во рту, подумала Мириам и схватилась рукой за горло, не в силах проглотить подступивший к нему ком.

Когда полиция в течение нескольких недель так и не смогла напасть на след ее пропавшей дочери, Мириам сама занялась поисками своей Лауры. Она еще раз опросила всех соседей и сотрудников магазинов, располагавшихся вокруг детской площадки Швейцарского квартала [2], где в последний раз видели девочку.

Несчастную мать насторожили слова одной пожилой женщины, страдавшей от старческого слабоумия, чьи показания полицией, по всей видимости, были восприняты как несерьезные: при разговоре она часто теряла ход мыслей, заговаривалась и погружалась в приятные воспоминания о своем прошлом. Как бы то ни было, именно эта старушка сказала, что видела в день похищения почтальона. Она вспомнила, что он вызвал у нее жалость, поскольку ему так и не удалось вручить многочисленным адресатам предназначенные для них посылки. Обойдя весь жилой квартал на улице Альтдорфер и не застав хозяев дома, он так и возвратился с полной тележкой к своему фургону. Рассказывая это, пожилая женщина постоянно ударялась в воспоминания, поскольку этот человек якобы напоминал ей ее племянника, что, естественно, сильно снижало доверие к показаниям старушки.

И все же именно она сообщила самые важные сведения!

– Он на самом деле маскировался под почтальона, – подтвердил Трамниц, от досады слегка стукнув ногой по стоявшей возле стены тележке с нагруженной на нее полутораметровой стопой посылок.

К удивлению Мириам, которое мгновенно сменилось ужасом, тележка, хотя полицейский до нее едва дотронулся, опрокинулась, и часть посылок упала на пол, обнажив скрывавшуюся под ними внушительных размеров полость.

– Это бутафория из папье-маше, – пояснил Трамниц. – В посылках на самом деле ничего нет, поскольку они только маскируют пустоту в данном сооружении.