Забытая девушка - Карин Слотер

17апреля, 1982

Эмили Вон нахмурилась, глядя в зеркало. Платье выглядело так же красиво, как и в магазине. Проблема была в ее теле. Она повернулась сначала в одну сторону, потом в другую, пытаясь найти ракурс, с которого она не будет выглядеть, как выбросившийся на берег умирающий кит.

Из угла прозвучал голос бабушки:

–Тебе лучше держаться подальше от печенья, Роуз.

Эмили потребовалась секунда на то, чтобы перестроиться. Роуз была сестрой бабушки, она умерла от туберкулеза во время Великой депрессии. Эмили дали второе имя в ее честь.

–Бабуль,– сказала Эмили своей бабушке, прижав руку к животу,– я не думаю, что это из-за печенья.

–Ты уверена?– Хитрая улыбка коснулась губ бабушки.– Я надеялась, что ты поделишься.

Эмили еще раз неодобрительно нахмурилась при виде своего отражения, прежде чем с усилием натянуть улыбку на лицо. Она неловко опустилась на колени перед креслом-качалкой бабушки. Пожилая женщина вязала детский свитер. Ее пальцы подныривали под крошечный воротник и выпархивали из-под него, как колибри. Длинный рукав ее платья в викторианском стиле был закатан по локоть. Эмили осторожно коснулась темно-фиолетового синяка, опоясывающего ее костлявое запястье.

–Руки-крюки,– напевный голос бабушки как будто бы извинялся.– Фредди, тебе нужно переодеть это платье, прежде чем папа вернется домой.

Теперь она думала, что Эмили – это ее дядя Фред. Деменция – это не что иное, как череда встреч с семейными скелетами, выстроившимися в шкафу.

Эмили спросила:

–Хочешь, я принесу тебе печенья?

–Было бы замечательно.

Бабушка продолжала вязать, но ее глаза, которые обычно ни на чем не фокусировались, внезапно остановились на Эмили. Она наклонила голову набок, будто рассматривала перламутровую стенку морской раковины.

–Только взгляни на свою прекрасную гладкую кожу. Ты такая миленькая.

–Это семейное.– Эмили потряс этот почти осязаемый переход в осознанное состояние, которое изменило взгляд ее бабушки. Она снова вернулась в реальный мир, словно кто-то прошелся шваброй по ее захламленному разуму и снял всю паутину.

Эмили коснулась ее морщинистой щеки.

–Здравствуй, бабуль.

–Здравствуй, моя милая деточка.– Ее руки прекратили вязать и нежно легли на лицо Эмили.– Когда у тебя день рождения?

Эмили знала, что должна дать ей как можно больше информации.

–Через две недели мне будет восемнадцать, бабушка.

–Две недели.– Улыбка бабушки стала еще шире.– Как замечательно быть молодой. Столько надежд. Вся жизнь – как книга, которую только предстоит написать.

Эмили взяла в кулак всю свою волю: она возвела вокруг себя крепость, защищаясь от волны эмоций. Она не хотела портить этот момент слезами.

–Расскажи мне историю из своей книги, бабуль.

Бабушка засветилась от радости. Она любила рассказывать истории.

–Я уже рассказывала тебе, как вынашивала твоего отца?

–Нет,– ответила Эмили, хотя слышала эту историю десятки раз.– Как это было?

–Кошмарно,– она рассмеялась, чтобы смягчить это слово.– Меня тошнило по утрам и вечерам. Я еле вставала с кровати, чтобы что-то приготовить. В доме был полный бардак. На улице стояла жарища, это я точно помню. Мне ужасно хотелось подстричься. Волосы были очень длинные, до пояса, и пушились на жаре еще до того, как успевали высохнуть.

Эмили подумала, не путает ли бабушка свою жизнь с рассказом «Бернис коротко стрижется». Фитцджеральд и Хемингуэй часто переплетались с ее воспоминаниями.

–Насколько коротко ты подстриглась?

–О нет, я этого не сделала,– ответила бабушка.– Твой дед мне бы не позволил.

Эмили почувствовала, как у нее открывается рот от изумления. Это звучало как история из реальной жизни, а не рассказ.

–Такая суматоха поднялась. Вмешался мой отец. Они с моей матерью пришли заступиться за меня, но твой дед отказался пускать их в дом.

Эмили крепко сжала дрожащие руки бабушки.

–Я помню, как они спорили на крыльце. Дошло бы до драки, если бы мама не уговорила их остановиться. Она хотела забрать меня домой и присмотреть за мной, пока не родится ребенок, но твой дед не согласился.– Она выглядела потрясенной, будто ей в голову внезапно пришла какая-то мысль.– Представь, насколько иначе сложилась бы моя жизнь, если бы они забрали меня домой в тот день.

Эмили была не в состоянии это представить. Она могла думать только о своей жизни. Она попала в ту же ловушку, что и ее бабушка.

–Ягненочек,– узловатые пальцы бабушки поймали слезы Эмили, прежде чем они успели упасть,– не грусти. Ты вырвешься. Ты пойдешь в колледж. Ты встретишь мальчика, который будет тебя любить. У тебя появятся дети, которые будут тебя обожать. Ты будешь жить в красивом доме.

Эмили почувствовала, как у нее щемит в груди. Она потеряла надежду на такую жизнь.

–Сокровище мое,– сказала бабушка,– ты должна мне поверить. Я блуждаю в тумане между жизнью и смертью, и это позволяет мне заглянуть и в прошлое, и в будущее. В грядущих днях я не вижу для тебя ничего, кроме счастья.

Эмили почувствовала, как ее крепость трескается под напором нахлынувшей тоски. Что бы ни случилось – хорошее, плохое или нейтральное,– бабушка этого не увидит.

–Я так сильно тебя люблю.

Ответа не последовало. Взгляд бабушки снова затянуло паутиной, и он приобрел знакомое выражение замешательства. Она держала за руки незнакомку. Смутившись, она вновь взялась за спицы и вернулась к свитеру.

Вставая, Эмили стерла остатки слез. Нет ничего хуже, чем смотреть, как плачет незнакомец. Зеркало манило, но она и так чувствовала себя достаточно паршиво, чтобы смотреть на свое отражение еще хотя бы секунду. К тому же ничего все равно не изменится.

Бабушка даже не подняла взгляд, когда Эмили взяла свои вещи и вышла из комнаты.

Она остановилась наверху лестницы и прислушалась. Резкий голос ее матери приглушала закрытая дверь ее кабинета. Эмили попыталась расслышать глубокий баритон отца, но он, вероятно, все еще был на заседании факультета. И все-таки Эмили сняла туфли, прежде чем осторожно прокрасться вниз по лестнице. Каждая скрипучая половица была знакома ей так же хорошо, как и воинственные крики родителей.

Ее рука уже тянулась к ручке входной двери, когда она вспомнила про печенье. Величественные старинные часы ее деда показывали почти пять. Бабушка не вспомнит о своей просьбе, но ее покормят только после шести.