Евангелие от Люцифера - Пол Кристофер

Ллойду и Шерон, моим лучшим друзьям в Чешской Республике.

Большое спасибо Каре Уэлш, Кларе Цион и, конечно, моему несравненному издателю Бренту Ховарду. Всяческого ему процветания.

Самолет «Боинг-777» компании «Американ эйрлайнз» делал круг над древним городом, практически невидимым из-за бурого облака загрязненного воздуха. Финн Райан, смотревшая в иллюминатор широкофюзеляжного реактивного лайнера, хмурилась: первое впечатление от страны фараонов оказалось не слишком-то вдохновляющим. Питтсбург на Ниле, да и только!

— Моча! — пробормотал мужчина, сидевший в соседнем кресле и выгибавший шею, чтобы тоже взглянуть в окно.

Темноволосый, лет тридцати с небольшим, он, во всяком случае на взгляд тех, кому нравится нарочитая, артистическая небрежность, мог показаться вполне привлекательным.

— Прошу прощения? — удивленно спросила Финн, красивая рыжеволосая девушка, явно моложе своего соседа.

— Моча, — повторил сосед. — Первое, с чем сталкиваешься здесь, сойдя с самолета, — это запах мочи. Воняет, как в нужнике! — Он улыбнулся. — Вы никогда не замечали, что каждому городу присущ исключительный, его собственный запах? Лондон пахнет как влажная сигара, Дублин точь-в-точь как пивоварня… что, я думаю, символично. В Гонконге смердит, словно в курятнике, а в Нью-Йорке витает запашок гниющего мусора.

— В отношении Нью-Йорка я ничего подобного не замечала, — возразила Финн.

Большую часть жизни она провела в родном городке Колумбус, откуда перебралась в Нью-Йорк, где жила и сейчас. Особо путешествовать по миру ей не доводилось, и, соответственно, своего мнения насчет прочих названных мест у нее не было.

— Это потому, что вы там живете, верно? — высказал предположение попутчик. — Вы привыкли к нему, вот и все, уж поверьте мне. Прага пахнет как передержанное свиное жаркое, Париж — как старушечьи туфли, в Женеве силен запах комнатного дезодоранта, а в Сайгоне — рыбного супа. Это правда.

Финн попыталась припомнить, чем таким особенным пахнет Колумбус, но на ум ей пришли лишь прохладные летние туманы над рекой Скиото да весеннее цветение яблонь.

— А как пахнет город, где живете вы? — осведомилась она.

— Как гигантская автомобильная пепельница. Это Лос-Анджелес, — ответил молодой человек и протянул ей руку. — Меня зовут Хилтс.

Она ответила кратким пожатием.

— Финн Райан.

— Финн. Сокращенно от Фионы, верно?

— Верно, — ответила она, удивленно кивнув.

Сообразительный малый!

— Финн мне нравится больше. Фиона, по-моему, как-то… вычурно.

— А у вас есть имя или только фамилия? — спросила девушка, предпочтя оставить его комментарий без внимания.

— Хилтс. Просто Хилтс. — Он выставил подбородок в окно. — Первый раз в Каире?

Финн кивнула:

— Если честно, я, можно сказать, вообще впервые где бы то ни было. Только что получила магистерскую степень. Впечатление такое, будто вся жизнь прошла в аудитории.

— А сюда на каникулы?

— На работу. Я технический иллюстратор археологической экспедиции.

Ей нравилось, как звучат слова «археологическая экспедиция» — тут же приходят на ум мужчины в пробковых шлемах, осматривающие погребальную камеру фараона Тутанхамона. Тайны Агаты Кристи, да и только.

Правда, при мысли о тайнах девушке стало не по себе — в прошлом году на ее долю выпало столько загадок и приключений, что с избытком хватило бы на целую жизнь. Она с содроганием вспомнила тоннель, ведущий в подземную крипту церкви Спасителя.

— Наверное, интересная работа.

— Дальнейшее покажет, — пожала плечами Финн. — Экспедиция работает в Ливии. Американцы получили разрешение на проведение там раскопок впервые более чем за полвека.

— Да, с Ливией у нас не лучшие отношения. Да и сама по себе западная пустыня — место жутковатое. Больше всего похожа на песчаное море, где вместо штормовых волн дюны. Здоровенные, как самые большие волны, что ловят на Гавайях любители серфинга, и еще более опасные, правда, по другим причинам.

Он умолк и вместо улыбки поморщился.

— Правда, дюны — далеко не худшее, потому что все остальное — это нечто вроде каменистого прибрежного пляжа, только без океана. Днем такая жарища, что мозги плавятся, по ночам пробирает холод. Именно там Данте почерпнул свое представление об аде.

— Вы там были?

Хилтс рассмеялся:

— Дорогая, где я только не был!

Она посмотрела на него, чувствуя, что это не похвальба, а простая констатация факта. Да и слово «дорогая», вроде бы неуместное, прозвучало в его устах естественно, как вздох.

— Чем же вы таким занимаетесь, что бываете повсюду? — спросила Финн.

— Я фотограф, — ответил он.

Неожиданно самолет сильно качнуло. Финн затаила дыхание. Беседа прервалась, поскольку был подан звуковой сигнал, зажглось табло и стюардесса напомнила о необходимости пристегнуть ремни безопасности.

Самолет пошел на посадку.

Финн вымело из самолета вместе с пятью сотнями остальных пассажиров, в большинстве своем египтян, прилетевших, чтобы провести отпуск дома, со своими семьями. Она прошла сквозь смеющуюся, болтающую толпу, нашла в конце концов свой багаж, а потом почти час провела в очереди у таможенной стойки. У терминала было не протолкнуться от встречающих, но в конечном счете ей удалось преодолеть путь к выходу из здания со стеклянным фасадом без потерь и травм, если не считать нескольких быстрых анонимных щипков да неуклюжей попытки, предпринятой кем-то в толчее при выходе из таможенной зоны, расстегнуть молнию висевшей на ее бедре сумки и стянуть кошелек. Правда, за время, прошедшее между визитом в таможню и выходом из здания, помянутый кошелек полегчал примерно на сотню американских долларов, перекочевавших в порядке «благодарности» в карманы примерно полудюжины сотрудников аэропорта.

Стоило Финн покинуть помещение, как на нее обрушилась страшная жара. И запах. Под ногами особой грязи вроде бы не было, лишь воздух на расстоянии казался подернутым металлической хмарью, но вонь стояла такая, что ей поневоле вспомнились слова Хилтса. Вот уж точно, — нужник. Финн чуть было не рассмеялась: век живи, век учись — и попадешь в нужник.

Она огляделась по сторонам. Повсюду были люди. Тысячи людей. Десятки тысяч, причем вроде бы все они знали, куда направляются. Если около половины мужчин носили европейское платье, то прочие красовались в ошеломлявших разнообразием длинных струящихся балахонах, которые именовались, кажется, «джелабия». Некоторые щеголяли в тюрбанах, другие в вышитых тюбетейках, называвшихся, как она знала, «тагия», или в «кафия» — головных платках в стиле Лоуренса Аравийского, с плетеными шелковыми шнурами. У всех женщин, носивших юбки или более традиционные одеяния, были покрыты (по меньшей мере повязаны шарфами) головы, а у многих и лица. Ее собственные, медного цвета волосы, собранные сзади в конский хвост и едва прикрытые видавшей виды бейсболкой с логотипом команды «Торонто Блю Джейс», притягивали мужские взгляды, и ничего хорошего в этом не было.