Убийство по-французски - Мартин О'Брайен

Часть первая 1

Озеро Калад, Салон-де-Витри, четверг

Они заглядывали сюда, на северный берег озера Калад, лежащего в лесистых холмах над Салон-де-Витри, в конце своего отпуска уже четыре лета. Это всегда было последней остановкой семьи, их последним ленчем перед аэропортом в Маринъяне и вечерним полетом домой. И когда бы они ни приходили сюда, на эту узкую полоску песка, им никогда не приходилось делить ее с кем-то еще. Быть может, лишь вдали, у эллингов в Салон-де-Витри, могла появиться россыпь парусов, но ничего ближе. Дорога представляла собой милю с лишним клочковатой травы и вросших в землю камней, которая, казалось, ведет в никуда и не обещает ничего, кроме страшной усталости, и отпугивала большинство людей.

Их было пятеро. Взрослые и трое детей. Как обычно, они приехали на машине из дома неподалеку от Куртезона, где проводили отпуск, часов в девять утра. И, как всегда в этот последний день своего отпуска, поели рано, чтобы у детей осталось время поиграть. На травянистой площадке выше линии берега в тени одинокой оливы они разложили закупленные в гастрономе в Салон-де-Витри хлеб, паштет, колбасу и сыр, поместив все это на коврике, где вскоре остались хлебные крошки, смятая оберточная бумага, пустые бутылки от оранжина и пластиковая vrac [1] от местного розового вина.

Теперь мужчина дремал в низком шезлонге — в носках и сандалетах, рубашка расстегнута, руки на животе. Позади в тени от оливы его жена читала книгу, неторопливо курила, переворачивая последние несколько страниц, дети бегали по берегу и в зарослях деревьев. Вокруг них по-летнему непрерывно пели цикады, перебегали от камня к камню ящерицы, и полуденное солнце мерцающим столбом лежало на поверхности воды.

— Папа! Папа!

Голос донесся из местечка, отделяющего их бухточку от ее меньшей по размеру каменистой соседки. Его двенадцатилетняя дочка, Мэнди.

— Пап, я не вижу Джулии. — В ее голосе явно слышался испуг.

Мужчина мгновенно открыл глаза и вскочил на ноги. Он внезапно ощутил жар, ноги показались ватными. Просыпаясь, он сделал несколько неуверенных шагов, чтобы восстановить равновесие и прийти в себя.

Под оливой женщина закрыла книгу и сняла солнечные очки.

— В чем дело? Что случилось?

— Это Джули... Что-то там...

Мужчина прикрыл рукой глаза и посмотрел в сторону клочка земли, где стояла Мэнди.

Она показывала рукой на надувной матрас, который покачивался на воде метрах в тридцати от берега.

Их девятилетний сын Нед вышел из зарослей и присоединился к ней.

— Господи, — прошептал мужчина, и кровь застыла в его жилах.

Его жена быстро развернулась, вглядываясь в заросли.

—Джули! — коротко и отрывисто крикнула она. И тут же, отбросив сигарету и положив книгу, вскочила: — Джуууууу-лиииии!

Крик был долгим и полным надежды, но при этом каким-то неуверенным.

— Она играла с надувным матрасом, — убитым голосом произнес мужчина. — Когда я смотрел в последний раз... Вон там. На берегу. Я сказал ей, чтобы она не...

Он заметил детские нарукавники, словно красные яблочки на песчаной простыне берега. Удушливый страх сжал сердце. Он понял, где она.

С колотящимся сердцем он побежал к берегу, начал стаскивать носки и сандалии, прыгая то на одной ноге, то на другой и проклиная себя за медлительность. Уже через секунду он, срывая рубашку, несся через мелководье по твердым скользким камням, которые двигались под ногами, раня ему ступни. В мгновение ока он оказался на глубине, заработал руками, выпихивая себя на поверхность, чтобы сделать вдох и определить, где находится надувной матрас.

— Папочка! Папочка! — слышал он крики детей, но в мозгу билась только одна мысль — сколько времени? Сколько времени она не на матрасе? Сколько времени она под водой?

Молотя руками по воде, с рвущимся из груди сердцем он доплыл до матраса, ухватился за него, глубоко вздохнул и стал смотреть вниз, удерживая матрас так, чтобы он закрывал солнце, — это позволяло лучше видеть на глубине.

Ничего. Он не видел ничего.

Набрал воздуха и нырнул, погружаясь в холодную желтоватую пучину. Открыл глаза, но увидел только пыльно-коричневую массу, которую прорезали струи солнечного света, а ниже — покачивающиеся концы каких-то растений.

Но больше ничего. Нет Джули.

Он выскочил на поверхность, снова наполнил легкие воздухом и нырнул второй раз, пробираясь глубже в сумрак, ощущая, как вода при каждом гребке струится сквозь пальцы, скользит по рукам и плечам. В чем она была одета? Какого цвета?

Но по-прежнему ничего. Ничего...

Когда он во второй раз всплыл наверх, задыхаясь, с гудящей головой, матрас волной отогнало в сторону. Перебирая ногами, он резко развернулся в воде, сделал полный круг, стараясь удержать дыхание, ругая себя за то, что не так силен, не так вынослив. Мимо него плыл берег озера. Задержав дыхание, он снова нырнул.

И тут... «О Боже, нет...»

Заработав ногами, чтобы всплыть, на глубине футов десяти он почувствовал, что где-то во мраке справа его нога толкнула что-то массивное, что-то плавающее в массе воды... Повернувшись, он увидел смутный белый силуэт, который уплывал во тьму, из поля видимости, в недосягаемость.

Но у него больше не было воздуха, грудь жгло огнем. Он должен был всплыть. Вырвавшись на солнечный свет, он лишь с шумом выпустил воздух из легких, глотнул новую порцию и снова ушел под воду, да так быстро, что вода, пройдя через ноздри, заполнила рот. Он выплюнул ее и почувствовал, что за водой, поднявшись к горлу, последовали остатки ленча, образовавшие в воде облачко крошек. Ощутил в горле жгучую кислую резь. Но воздух еще оставался, совсем немного...

«О Боже... о, пожалуйста, Боже, не дай случиться, чтобы это была...» Он стал молиться, забираясь все глубже.

Но вот и она. Появилась внезапно. Из ниоткуда. Прямо рядом с ним. Опущенная голова, клубящиеся вокруг нее волосы...

«...О Боже. Джули...»

И он схватил ее, оттолкнулся ногами и потянул наверх.

Но еще не добравшись до поверхности, понял — что-то не так... Что-то не так, как должно быть. На теле не было купальника. Она его сняла? И плоть, которую он прижимал руками к груди, собиралась складками, будто кожа у молодого тюленя. Словно ее было больше, чем нужно. Раздутая. Скользкая. Чем ближе поверхность, тем она казалась крупнее и тяжелее, чем шестилетняя Джули.