Красная луна - Бенджамин Перси

Посвящается Лизе и моей матери

Я понял, что все мы живем в чумной скверне, и я потерял покой.

Камю. Чума

И больше не умел я отличать, что хорошо, что плохо,

Ведь плоть моя покрылась шерстью,

А мысли обратились

В звериное чутье и воле Божьей послушанье.

Кантри-фолк-группа «Блицен траппер», «Furr»

Сон не идет. Всю ночь Патрик Гэмбл лежит на кровати с закрытыми глазами, но даже сквозь сомкнутые веки различает, как сменяются на часах красные цифры: два, три тридцать, четыре десять… И вот наконец четыре тридцать. Будильник не успевает прозвонить — Патрик уже на ногах. Щелкает выключатель. Рядом с постелью стопкой сложена его одежда: синие джинсы и черная футболка. Все готово, настал момент, которого он с таким содроганием ждал последние два месяца. Патрик одевается, бредет в ванную, принимает душ, чистит зубы мятной пастой и смазывает подмышки дезодорантом. Потом возвращается в комнату, кидает туалетные принадлежности в разинувший пасть чемодан.

И замирает над ним, словно ждет чего-то, словно достаточно только очень сильно захотеть — и желаемое сбудется. Но последняя надежда тает: Патрик затылком чувствует взгляд появившегося в дверях отца и оборачивается.

— Пора, сынок.

Нет, он не заплачет. Это отец его научил. Если уж станет совсем невмоготу, плакать надо тайком, чтобы никто не видел твоих слез. Патрик застегивает молнию на куртке и поднимает чемодан. Из зеркала на дверце шкафа на него смотрит собственное отражение: на верхней губе прорезалась щетина, глаза от бессонницы красные, как у кролика. Он отворачивается и молча спускается в гостиную.

Возле дома стоит заведенный грузовик. Аромат сосен смешивается с запахами выхлопных газов. Вот-вот на темном небе появится солнце, но пока на горизонте лишь едва заметное свечение, ложный рассвет. Колесики чемодана увязают на гравийной дорожке, и Патрику приходится тянуть его обеими руками. Отец хочет помочь, но он резко отвечает: «Не надо» — и сам закидывает чемодан в кузов.

— Не сердись! — Слова отца повисают в воздухе, и Патрик с лязгом захлопывает задний борт грузовика.

На сиденье лежит завернутый в салфетку бутерброд с арахисовым маслом, но желудок у Патрика сжался в болезненный комок, о еде даже думать не хочется.

Грузовик едет по обсаженной деревьями гравийной дорожке, и в свете фар на стволах пляшут длинные тени. На проселочной дороге ни души, но вот они уже выехали на шоссе и нырнули в поток автомобилей. Теперь на юг, в сторону Сан-Франциско. Половина неба усыпана звездами, а другую половину закрывают клубящиеся черные тучи, которые время от времени прошивает золотая проволочка молнии.

Отец выражает надежду, что погода наладится и самолет взлетит без проблем. Патрик соглашается.

— Ты записал номер Нила? — спрашивает отец.

— Записал.

— На тот случай, если вдруг мамы дома не будет или же возникнут какие-нибудь проблемы.

— Да, папа, я понял.

— Вообще-то, вряд ли, но мало ли что — а до Нила ехать всего три часа.

— Угу.

Небо из черного становится лиловым, солнце, звезды и тучи устроили там настоящую битву. Патрику приходит в голову, что именно так все и обстоит в жизни: океан, лес, пустыня, город, облака, туман, солнце — они существуют по отдельности и в то же время постоянно находятся в противоборстве, множество миров сталкиваются друг с другом.

Через полчаса над горизонтом появляется огненный шар, на который больно смотреть. Отец изо всех сил сжимает руль, словно боится, что если отпустит его, то машина сломается. До самого аэропорта оба молчат, им нечего больше сказать, все уже давно сказано. Патрик не хочет никуда ехать, но кого интересуют его желания — он должен. Как и его отец, который всю свою жизнь делает то, что должен.

На небе клубятся тучи. Накрапывает дождь. Пронзительно кричат чайки. Вокруг залива стеной встал туман. Вдалеке в дымке смутно темнеют холмы, с шоссе доносится приглушенный гул. Автомобили съезжают с основной трассы на дорожки, ведущие к долгосрочным парковкам, стоянкам прокатных автомобилей, терминалам международного аэропорта Сан-Франциско. Вот черный седан с серебристым радиатором направился вниз, в подземный тоннель, к залу прибытия. Другие машины останавливаются у края тротуара, их водители открывают багажники, включают сигнализацию. Но седан едет дальше, мимо всеобщей суеты, сворачивает за угол, туда, где тоннель чуть изгибается между бетонными стенами, и притормаживает. Открывается дверь, и из автомобиля выходит мужчина с кейсом. Он не прощается с водителем и не оглядывается.

Через минуту мужчина уже входит в здание аэропорта, на его губах играет улыбка. Типичный бизнесмен, предвкушающий выгодную сделку. Черный кожаный кейс с серебряными застежками, начищенные до блеска остроносые ботинки, тщательно выглаженный темно-серый костюм, накрахмаленная белая рубашка, красный галстук. Напомаженные волосы зачесаны набок; они с проседью и от этого кажутся присыпанными золой. На первый взгляд самый обычный мужчина, который ничем не отличается от сотен других пассажиров, оказавшихся здесь этим утром. Весьма заурядная внешность — человек из толпы.

Но если присмотреться, можно заметить слишком бледные щеки и покрасневшую шею, усыпанную язвочками: мужчина этот явно раньше носил бороду и сбрил ее накануне ночью. Еще можно заметить, как побелели костяшки пальцев, сжимающих ручку кейса. Чуть красные от недосыпа глаза, плотно сжатые челюсти, вздувшиеся желваки.

Но в аэропорту царит обычная суматоха, и никто ничего не замечает: ни охранники, ни стюардессы, ни пассажиры. Шум, толкотня, настоящий карнавал звуков и лиц. Над входом подмигивает датчик, и стеклянные двери распахивают пасть. Мужчина входит в отделение выдачи багажа. Вот стайка японских туристов в кислотно-зеленых спортивных костюмах. Вот толстяк, едва уместившийся в кресло-каталку. Вот усталые родители с огромными рюкзаками волокут за собой раскрасневшихся отпрысков. Вот какой-то человек в кроссовках на липучках и серой ветровке запрокинул голову и, глядя на ворону, примостившуюся на белой металлической балке, удивленно спрашивает: «А это еще здесь откуда?»

Мужчина протискивается сквозь толпу, поднимается по эскалатору, проходит мимо касс прямо к пункту досмотра. Идет он быстрым уверенным шагом, но глаза его лихорадочно бегают по сторонам. Из нагрудного кармана темно-серого костюма торчит краешек распечатанного накануне посадочного талона, его можно принять за каемку носового платка. Мужчина дотрагивается до кармана: проверяет, на месте ли билет.

Бритоголовый охранник, почти не глядя на пассажира, быстро проводит лучом специального синего фонарика по удостоверению личности и подписывает посадочный талон: