Мумия, или Рамзес Проклятый - Энн Райс

Этот роман посвящаю с любовью: Стэну иКристоферу Райсам, Гите Мета, подвигнувшей меня на его создание, сэру АртуруКонан Дойлу, сочинившему прекрасные рассказы о мумиях «Экспонат № 249» и«Кольцо Тота», Генри Тайдеру Хаггарду за его бессмертный роман «Она», а такжевсем, кто вдохнул жизнь в «мумию» в рассказах, романах и фильмах.

Особенно благодарная своему отцу, который нераз уводил меня с разных мистических представлений, ибо я до такой степенибоялась «мумии», что, даже стоя в фойе, покрывалась мурашками, едва заслышавзловещую музыку.

Хочу выразить особую признательность ФрэнкуКенигсбергу и Ларри Санитски за их горячую поддержку моей работы над «Мумией» иза их вклад в разработку сюжета.

Вспышки фотокамер на мгновение ослепили его.Как жаль, что он не может прогнать репортеров.

Они толкутся возле него месяцами – с тех самыхпор, когда среди этих унылых холмов к югу от Каира были обнаружены первыеархеологические находки. Как: будто они понимали, что происходит. Как будто имбыло ведомо, что после долгих лет работы Лоуренс Стратфорд наконец-топриблизился к главному открытию своей жизни.

И вот они здесь – со своими аппаратами снадоедливыми вспышками. Они чуть не сбили его с ног, когда он пробирался погрубо высеченной в горе тропинке к письменам, видневшимся на полураскопанноймраморной двери.

Ему показалось, что сумерки слишком ужвнезапно сгустились. Он видел буквы, но не мог их различить.

– Самир! – крикнул он. –Посвети!

– Хорошо, Лоуренс.

Сразу же за его спиной зажегся фонарь, ижелтый луч высветил каменную плиту. Так и есть, иероглифы – глубоко врезанные витальянский мрамор, залитые изумительной позолотой. Такой красоты он никогдараньше не видел.

Он почувствовал осторожное прикосновение рукиСамира и начал читать вслух:

– «Расхитители могил, убирайтесь прочь отэтой гробницы, иначе вы разбудите ее обитателя и гнев его выйдет наружу. РамзесПроклятый мое имя…»

Он бросил взгляд на Самира. Что бы это моглозначить?

– Продолжай, Лоуренс, ты переводишьгораздо быстрее меня, – сказал Самир.

– «…Рамзес Проклятый мое имя. Некогдаповелитель Верхнего и Нижнего Египта, покоритель хеттов, строитель храмов,любимец народа, бессмертный страж египетских царей и цариц. В год смертивеликой царицы Клеопатры, когда Египет превратился в римскую провинцию, яприговорил себя к вечной тьме. Трепещите, вы, кто позволит лучам солнцапроникнуть в эту дверь…»

– Чушь какая-то, – прошепталСамир. – Рамзес Великий правил за тысячу лет до Клеопатры.

– Но эти иероглифы, без сомнения,относятся к эпохе девятнадцатой династии, – возразил Лоуренс. Нетерпеливымдвижением он отбросил в сторону заслонявший письмена камень. – Взгляни,надпись повторяется – на латыни и на греческом. – Он помолчал, потом быстропрочитал последние три строчки на латыни: – «Предупреждаю: я сплю – так же какспит земля под ночным небом или под снежным покровом. И если меня однаждыразбудить, со мной не справиться никому».

Лоуренс молча вглядывался в надписи, снова иснова перечитывая их. Он еле расслышал Самира:

– Не нравится мне это. Как ни крути,похоже на проклятие.

Лоуренс неохотно обернулся и заметил, чтоподозрительность на лице Самира сменилась страхом.

– Тело Рамзеса Великого покоится вЕгипетском музее в Каире, – произнес тот.

– Нет, – возразил Лоуренс. Легкаядрожь пробежала по его спине. – В Египетском музее покоится тело, но неРамзеса! Взгляни на орнамент, на печать! Во времена Клеопатры никто не умелписать древние иероглифы. А эти письмена превосходны и сделаны рукой мастера – игреческие, и латинские.

«Жаль, что здесь нет Джулии», – с грустьюподумал Лоуренс. Его дочь Джулия ничегошеньки не боялась. Эту минуту онаоценила бы, как никто другой.

Пробираясь по тропинке обратно, расталкиваяназойливых репортеров, он чуть не упал. И снова вокруг него замерцали вспышки.Фотографы ринулись к мраморной двери.

– Пусть рабочие продолжают копать! –крикнул Лоуренс. – Я хочу, чтобы они добрались до порога. Сегодня вечеромя собираюсь войти в гробницу.

– Лоуренс, не стоит торопиться, –предостерег Самир. – Может, там внутри что-нибудь такое, что лучше невыпускать наружу.

– Ты меня поражаешь, Самир! –Лоуренс не скрывал раздражения. – Десять лет мы рыскали среди этих холмов,надеясь, что нам наконец повезет. Эта дверь была замурована две тысячи лет назад,и с тех пор ни один живой человек не притрагивался к ней.

Разозленный, он прорвался сквозь толпуокруживших его репортеров. Пока эту дверь не откопали, ему необходимо былоуединиться в тиши своей палатки. В том возбужденном состоянии, в котором он пребывал,Лоуренс нуждался в своем дневнике, единственном добром советчике. К тому жесейчас он почувствовал, как измучила его дневная жара.

– Леди и джентльмены, пока никакихвопросов, – вежливо сказал Самир. Верный друг, как всегда, защищал Лоуренсаот реального мира.

Стратфорд поспешно спускался по неровнойтропинке, то и дело подворачивая ногу, морщась от боли и с прищуром поглядываявниз, поверх мерцающих фонарей, на мрачную красоту освещенных палаток подфиолетовым вечерним небом.

Скоро он добрался до спасительной зоны своегопоходного стола и стула. Только одно расстроило его – взгляд стоявшего поодальи наблюдавшего за ним племянника Генри. Генри – такого неуместного и нелепогоздесь, в Египте, такого жалкого в своем вычурном белом полотняном костюме.Генри – с неизменным стаканом шотландского виски в руке, с прилипшей к губенеизменной сигарой.

Несомненно, Маленка была с ним, эта женщина изКаира, исполнительница танца живота, которая отдавала британскому джентльменувсе заработанные деньги.

Лоуренс и так никогда не забывал о Генри, ното, что сейчас племянник путался под ногами, просто выводило его из себя.

В благополучной жизни Лоуренса Генри оказалсяединственным настоящим разочарованием – человек, не интересующийся никем иничем, кроме игорного стола и бутылки. Полноправный наследник стратфордскихмиллионов, которому нельзя было доверить даже банкноту в один фунт.