Карты Люцифера - Алексей Атеев

Глава 1 SUB ROSA [1]

В чем дело? Кто зовет меня из преисподней щели?

Ты кто? Ты театральный маг иль маг на самом деле?

А если театральный ты, ты сам того же мнения,

Что старый хлам все дьяволы, волхвы и привидения.

Карло Гоцци «Любовь к трем апельсинам»

9 мая 1945 г. Прага

Громадная комната, скорее зал, казалась наполненной мраком. Какое время суток за ее стенами: утро, день, вечер – не поддавалось определению, здесь царила ночь. Непонятно, имелись ли в помещении окна. За тяжелыми драпировками их проемы практически не угадывались. Правда, одно место в комнате – массивный письменный стол – было слабо освещено. Источником света являлся вычурный бронзовый канделябр в виде обнаженной женщины с факелом в руке. Электрическая лампочка, вделанная в факел, горела вполнакала, к тому же беспрестанно мигала. Однако человеку, сидевшему за столом, освещения, видимо, вполне хватало. Он задумчиво разглядывал разложенные на столе игральные карты. Впрочем, были ли эти пестро раскрашенные листки на самом деле картами? Значительно крупнее обычных, они скорее напоминали средневековые книжные миниатюры, столь искусно были выполнены рисунки. Карты сверкали и как бы самостоятельно излучали свет. Краски искрились и переливались всеми цветами радуги, словно состояли из микроскопических драгоценных камней: сапфиров, рубинов, изумрудов…

Человек взял со стола один листок и поднес к глазам. Он изображал некое рогатое существо с козлиными ногами. Все остальные части тела имели вполне человеческие очертания. По бокам существа стояли на коленях две обнаженные фигуры – мужчина и женщина. Цепи от их ошейников существо сжимало в своих лапах.

Некоторое время человек, сидевший за столом, разглядывал карту, потом с презрительной гримасой отшвырнул ее прочь.

– Опять ты, – равнодушно сказал человек. – Считаешь, что тоже держишь меня на привязи? Посмотрим…

В эту минуту где-то за пределами комнаты раздался приглушенный грохот, и здание явственно тряхнуло. Мелодично забренчали подвески хрустальной люстры, упала на толстый ковер, а посему уцелела китайская ваза. Лампа последний раз мигнула и вовсе погасла.

Человек скрипуче засмеялся, поднялся и что есть силы рванул оконные портьеры. Они рухнули вместе с гардинами. Комнату залил яркий солнечный свет. Мужчина выглянул в окно. На чистенькой улочке, вдоль которой в два ряда выстроились богатые виллы, царило полное безлюдье. Вновь раздался грохот взрыва.

– Пора, – произнес мужчина, сбрасывая шелковый халат.

На вид ему можно было дать лет пятьдесят. Атлетическое телосложение, рост выше среднего, светлые волосы с едва заметной проседью и серые глаза явственно указывали на арийское происхождение. Мужественность лица подчеркивал шрам на левой щеке. Несколько портила внешность лишь чрезмерно развитая нижняя челюсть, но, возможно, для кого-то она лишь усиливала ощущение волевого, непоколебимого характера. Мужчина подошел к столу, небрежно смешал карты, собрал их в колоду, которую, в свою очередь, положил в затейливого вида шкатулочку, как раз под размер колоды. Потом налил из стоящей тут же пузатой бутылки с надписью «Martell» половину хрустального стакана темно-янтарной, маслянисто поблескивающей жидкости, залпом выпил… Черты лица заметно разгладились, жесткие складки в уголках рта почти исчезли. Он расслабленно улыбнулся, потом подошел к тумбе, на которой стоял массивный «Telefunken», щелкнул тумблером, повернул колесо настройки. Стрелка поползла по шкале, послышалась английская, затем русская речь. Чайковского тут же сменил джаз, синкопы которого мгновенно перекрыл Бетховен.

Наконец человек нашел то, что искал. Из динамика раздались гортанные слова немецкого языка. Человек пару минут вслушивался в взволнованную скороговорку диктора, сообщавшего, что война закончилась, и приказывавшего частям германского Рейха сложить оружие, потом презрительно хмыкнул. Лицо его вновь обрело утраченную после коньяка жесткость.

Человек подошел к громадному гардеробу, распахнул его створки, извлек висевший на вешалке эсэсовский мундир и стал неторопливо одеваться. Судя по знакам различия, он имел звание бригадефюрера. Человек придирчиво осмотрел себя перед зеркалом, в довершение нацепил на бок кортик, щеткой смахнул несуществующие пылинки, потом извлек из кобуры «парабеллум», зачем-то дунул в ствол…

В эту минуту на улице послышался шум подъезжающего автомобиля, затем громкая русская речь. Человек вновь выглянул в окно, удовлетворенно кивнул и пошел к двери.

Перед входом в виллу остановился молодой боец, почти мальчик. Он с любопытством рассматривал фасад, украшенный затейливой лепниной. Похоже, он вовсе забыл об опасности, возможно, подстерегающей за резной дубовой дверью. Человек в эсэсовском мундире не спешил выходить наружу. Однако он повел себя довольно странно: поднял напольную вазу и швырнул ее о стену, словно нарочно желая привлечь к себе внимание.

Услышав шум, боец насторожился, выставил перед собой автомат и осторожно двинулся к двери. Эсэсовец вновь отступил в комнату, вернулся к письменному столу и облокотился на него. Пистолет он свободно держал дулом вниз. В дверном проеме показалась фигура бойца. Увидев немца, он застыл от неожиданности. Рослая фигура в черной униформе, парадный кортик на боку, а главное, пристальный, немигающий взгляд обратили бойца в соляной столб. Русский и немец, не мигая, взирали друг на друга: один – словно затравленный кролик, совсем забывший, что способен сопротивляться, другой – непонятно зачем выжидая. Наконец эсэсовец стал медленно поднимать свой «парабеллум». Это выглядело и вовсе глупо. Так лениво и расслабленно не стреляют даже по пустым бутылкам. Боец приоткрыл рот, в глазах его мелькнул животный ужас, лоб мгновенно покрылся крупными каплями пота. Немец мог бы застрелить его уже раз десять, но почему-то медлил. Наконец русский справился с испугом и направил на эсэсовца ствол автомата. Тот выпрямился во весь рост. Рокотнула короткая очередь. Дымящиеся гильзы посыпались на мягчайший ворс драгоценного персидского ковра. Немец с невиданным доселе проворством рванулся вперед. Пальцы его в последние мгновения ускользающей жизни попытались судорожно вцепиться в голенище кирзового сапога, но лишь скользнули по ребристой поверхности. Глаза эсэсовца на мгновение осветили угасающее лицо и тут же начали мутнеть. Боец продолжал стоять с разинутым ртом, крепко сжимая автомат, и вдруг, содрогнувшись всем телом, рухнул на пол. С минуту мгновенный судорожный припадок вроде эпилептического сотрясал все его существо, заставлял бессмысленно сучить руками и ногами, дергать головой, словно тряпичную куклу. Однако приступ тут же прошел. Боец вскочил на ноги и первым делом кинулся к столу, схватил шкатулку с картами.