Книга демона - Клайв Баркер

СОЖГИТЕ ЭТУ КНИГУ.

Скорее. Пока не поздно. Сожгите книгу. Не читайте больше ни слова. Слышите? Больше. Ни. Единого. Слова.

Чего вы ждете? Это не так уж трудно. Просто закройте книгу и сожгите ее. Ради вашего блага, поверьте. Нет, я не могу объяснить почему. Нет времени на объяснения. С каждым прочитанным слогом вы все ближе и ближе к беде. Когда я говорю «беда», я имею в виду нечто настолько ужасное, что ваш разум этого не вынесет. Вы сойдете с ума. Вы станете пустым, вся ваша сущность будет стерта, а все оттого, что вы не сделали одну простую вещь: не сожгли эту книгу.

Даже если вы купили ее на последние деньги. Даже если это подарок любимого человека. Поверьте мне, друг, вы должны сжечь эту книгу прямо сейчас, или вы пожалеете о последствиях.

* * *

Ну, вперед. Чего вы ждете? У вас нет ни спичек, ни зажигалки? Так попросите у кого-нибудь огня. Умоляйте. Поймите, выбор у вас такой — огонь или смерть. Пожалуйста, послушайте меня! Эта маленькая книжка не стоит того, чтобы из-за нее обречь себя на безумие и вечное проклятие. Или, по-вашему, стоит? Нет, конечно. Тогда сожгите ее. Сейчас же! Не смотрите на эти буквы. Остановитесь прямо ЗДЕСЬ.

* * *

О боже! Вы до сих пор читаете? Что же это такое? Думаете, я шутки шучу? Уверяю вас, нет. Знаю, знаю, вы полагаете, что это обычная книжка, составленная из слов, как любая другая. А что такое слова? Черные буквы на белой бумаге. Разве в простых черных буквах может скрываться истинное зло? Будь у меня десять тысяч лет для ответа на этот вопрос, я успел бы коснуться только поверхности ужасных деяний, искрой для которых могут послужить слова из этой книги. Но у нас нет десяти тысяч лет. У нас нет даже десяти часов, десяти минут. Вам придется поверить мне. Что ж, скажу совсем просто:

«Если вы не послушаетесь меня, эта книга причинит вам непоправимый вред».

Вы можете этого избежать. Если прекратите читать.

Сейчас же.

* * *

В чем дело? Почему вы не остановились? Потому что не знаете, кто я такой? Что ж, я вас понимаю. Если бы мне попалась книга, из которой кто-то говорит со мной вот так, как я с вами, я бы тоже насторожился.

Как же мне убедить вас? Я не мастер уговаривать. Знаете, есть такие типы, они находят нужные слова в любой ситуации. Я слушал их, когда был начинающим демоном, и…

О, ад и демонация! Нечаянно проговорился. Ну, о том, что я демон. Но сказанного не воротишь. Рано или поздно вы все равно вывели бы меня на чистую воду.

Да, я демон. Мое полное имя — Джакабок Ботч. Раньше я знал, что оно означает, но позабыл. Я стал узником этих страниц, меня заточили в слова — те, что вы сейчас читаете. Много веков я прозябал в темноте, пока книга пылилась в стопке других нечитаных томов. И все время думал о том, как буду счастлив и благодарен, когда книгу наконец кто-то откроет. Ведь это мои мемуары. Или моя исповедь. Портрет Джакабока Ботча.

Портрета в прямом смысле слова здесь нет. Книжка без картинок, и это к лучшему, потому что мой вид — не самое прекрасное зрелище. По крайней мере, так было, когда я видел себя в последний раз.

А было это давным-давно. Я был молод и запуган. Кто меня запугал, хотите вы спросить? Мой отец, папаша Гатмусс. Он работал в аду у печей и порой, вернувшись с ночной смены, набрасывался на меня и мою сестру Шарьят так, что нам приходилось прятаться. Сестра была на год и два месяца младше меня, и если отцу удавалось поймать ее, он колотил Шарьят, пока та не начинала рыдать и молить о пощаде. Поэтому в час возвращения папаши я взбирался по водосточной трубе на крышу дома и ждал, когда он появится. Я узнавал его шаги (точнее, шарканье и шатание, когда он был пьян), едва он выворачивал из-за угла на нашу улицу. После чего я успевал слезть по трубе, найти Шарьят, укрыться в тихом местечке и переждать то, чем отец всегда занимался дома, трезвый или пьяный. Он бил нашу мать. Сначала голыми руками, потом начал использовать инструменты из своей рабочей сумки. Мать никогда не кричала и не плакала, отчего папаша зверел еще пуще.

Однажды я спросил ее очень тихо, почему она молчит, когда он ее бьет. Мать подняла на меня глаза. В тот момент она стояла на коленях, пытаясь прочистить засор в туалете; вонь была жуткая, на радость слетевшимся в крошечное помещение мухам. Мать сказала:

— Я не доставлю ему этого удовольствия. Не покажу, что мне больно.

Одиннадцать слов, вот и весь ответ. Но слова были наполнены такой ненавистью и яростью, что стены дома едва не обрушились прямо на наши головы. Отец услышал это.

Как он разнюхал, о чем мы говорили, я не понимаю до сих пор. Подозреваю, что у него имелись шпионы среди мух. Я уже забыл подробности расправы, помню только, как отец пихал меня головой в непрочищенный туалет. Лицо его тоже отпечаталось в моей памяти.

Демонация свидетель, он был настоящий урод! И в лучшие времена детишки убегали с криками, едва завидев его, а старые демоны хватались за сердце и падали замертво. Казалось, все существующие грехи оставили метки на его лице. Маленькие глазки заплыли, окруженные синими кругами. Рот был широкий, как у жабы, зубы желтовато-коричневые, заостренные, словно клыки дикого зверя. И воняло от него, как от дохлого старого зверя.

Вот такая семейка — мама, папаша Гатмусс, Шарьят и я. Друзей у меня не было. Демоны-ровесники не хотели водиться со мной. Они меня стыдились, для острастки кидали в меня камни или какашки. Чтобы не сойти с ума, я записывал свои горести на любых подходящих поверхностях — на бумаге, на деревяшках, на обрывках простыней — и прятал записки под шаткой доской пола у себя в комнате. Я изливал душу в этих записках. Тогда я впервые осознал силу того, на что вы сейчас смотрите, — силу слов. Со временем я понял: если записывать все, что я хочу сотворить с унижавшими меня детьми или с папашей Гатмуссом (моя фантазия подсказывала, как заставить его пожалеть о своей жестокости), то гнев не будет душить меня так мучительно. Когда я повзрослел, девочки, которые мне нравились, стали кидать в меня камни точно так же, как их братья несколько лет назад. Я возвращался домой и полночи писал о том, как отомщу им. Мои планы и замыслы заняли так много страниц, что записки едва влезали в тайник под половицей.

Стоило найти другой тайник, больше и безопаснее, но я так долго пользовался этим хранилищем, что перестал беспокоиться. Глупец, глупец! Однажды я вернулся из школы, взбежал наверх и увидел, что все мои тайны вышли наружу, летопись отмщения раскрыта. Исписанные листы были свалены в центре комнаты. Я никогда не осмеливался вынуть из тайника все записки разом, поэтому впервые оценил, сколько их. Очень много. Сотни. На миг я застыл в изумлении и даже возгордился оттого, что написал так много.

Потом появилась мать. На ее лице застыла такая ярость, что я понял: грандиозной порки не избежать.

— Ты эгоистичное, злобное, мерзкое чудовище, — сказала она. — Жалею, что родила тебя.