Предрассветные призраки пустыни - Рахим Эсенов

Светлой памяти Ага Бердыева, отважного разведчика-коммуниста, действовавшего в годы Великой Отечественной войны в тылу фашистской Германии, посвящаю

У самой кромки Каракумов, на виду синеющих отрогов Копетдага, в славном городе Шехрисламе, знаменитом своими широкими площадями, сверкающими радугой на солнце мечетями, стрельчатыми минаретами и зубчатыми башнями цитаделей, обрамленных тенистыми платанами, в звонкоголосом квартале металлистов жил известный чеканщик и плавильщик серебра Мухаммед ибн-Махмуд. Прославил он род свой не только металлической домашней утварью. Центурионы Нисы, воины Мерва заказывали ему мечи из дамасской стали, легкие как пушинки, острые как жала. Копья, кольчуги и шлемы, выкованные им, славились в Иране и Китае, в Индии и Аравии…

Славно прожил и достойно умер мастер Мухаммед. Один из монгольских Хулагуидов, вероломно захвативший Шехрислам, пожелал иметь меч, отлитый руками искусного кузнеца. Посланец тирана, пошедший в мастерскую Мухаммеда, возвратился к хану с пустыми руками. Тогда грозный монгольский хан повелел привести к нему непокорного оружейника.

– Сколько весит твоя плоть? – Монгольский хан расплылся в хитрой улыбке, так что не было видно его раскосых глаз.

– Пять батманов. – Мастер не пал ниц перед владыкой.

– Эй! – повелитель хлопнул в ладоши. – Принесите мастеру пять батманов золота! Это плата за клинок…

– Я лучше лишусь рук своих, – бесстрашно бросил чужеземцу Мухаммед, – чем сделаю тебе оружие, которым ты будешь убивать моих братьев-соплеменников…

Хан приказал бросить Мухаммеда в клетку на съедение тиграм. Когда его вели к зверям, он сказал палачам:

– Звери убьют меня, но не мою любовь к моему народу…

Из рассказов аксакала Сахатдурды-ага, что живет в Мургабском оазисе

Надсадно гудел зуммер, тревожно мигала красная лампочка в кабинете начальника пограничной заставы, приютившейся у самого подножия Копетдага. Дежурный, едва открыв дверь казармы, где спали свободные от наряда пограничники, выдохнул: «Тревога! В ружье!» От топота солдатских сапог заходила ходуном вся застава.

Заместитель начальника заставы, молодой розовощекий лейтенант, еще по-штатски нескладный и угловатый, недавно призванный из запаса, со вчерашнего дня оставшийся за ушедшего в отпуск начальника, вначале было чуть растерялся, но вскоре овладел собой и, выслушав доклад дежурного о готовности личного состава, отдал необходимые распоряжения.

Из гаража с ревом выкатились два зеленых газика. Служебные собаки, завидев спешащих к ним с поводками инструкторов, нетерпеливо повизгивая, заметались в своих боксах…

Вскоре в зимнюю промозглую ночь ушла усиленная тревожная группа во главе со старшиной заставы, сверхсрочником, опытным следопытом, имевшим на счету много задержаний. Чуть позже юркие машины с притушенными фарами взбирались по крутым горным проселкам.

Лейтенант немедленно связался с оперативным дежурным отряда и, чуть волнуясь, доложил о получении сигнала с границы, как организован поиск и что намечено предпринять в дальнейшем.

Нарушителем был не зверь, как это часто случается на границе, а человек. Едва он ступил на нашу землю, его вмиг засекли автоматические «часовые», замаскированные на участках заставы, а затем за ним неотступно в приборы ночного видения следили пограничники. Проник он к нам с сопредельной стороны, видно, засветло взобрался по южным кручам Лысой горы, отыскал тропу архаров и по ней собирался незамеченным спуститься на северную сторону, смыкающуюся с нашей территорией.

Вся гора, прозванная Лысой за то, что на ее пятачке росло лишь несколько чахлых арчей да сверкали под солнцем белобокие, вылизанные ветрами и дождями валуны, ясно просматриваемые днем с дозорных вышек, ночью в специальные приборы, принадлежала нам. Только южной стороной, обрывающейся в ущелье острыми, как гигантский частокол, скалами, она чуть вдавалась в территорию соседнего государства. Местные жители называли гору Плешивый Дэвдаг за ее схожесть со сказочным дэвом-великаном.

Стоило нарушителю ступить на тропу архаров, петлявшую среди хаотического нагромождения камней, он исчезал из поля зрения пограничников.

На этот раз нарушитель надолго скрылся из глаз – вероятно, пробираясь по тропе архаров, – но спустя некоторое время вновь вернулся на вершину Лысой горы. Он не стоял на месте, облазил все вокруг, долго топтался у валунов, затем снова направился на пятачок: человек тщетно искал тропу архаров, некогда спускавшуюся к ручью по северному пологому склону горы. Но он навряд ли знал, что землетрясение сильно сместило северную часть горы, похоронив под собой ручей, и там, где раньше вилась тропа, разверзлась пропасть.

Лейтенант предусмотрительно усилил охрану, выставил дополнительные наряды на всех подступах к Лысой горе. Теперь даже мышь не могла проскользнуть сквозь живой заслон пограничников.

А нарушитель, притаившийся на горе, все же мог безнаказанно вернуться туда, откуда пришел. Добраться же до него ночью по отвесным скалам, через пропасть было равносильно самоубийству да и бессмысленно: лазутчик не станет ждать, когда его схватят пограничники.

Молодой офицер, неотрывно наблюдавший за пришельцем, недоумевал: там днем сам черт ногу сломит, а этого посреди ночи туда угораздило. Лысая гора вот уже два десятка лет не видела нарушителей, на нее, кроме пограничников, никто не отваживался взбираться.

Недоумения лейтенанта рассеял телефонный звонок из Ашхабада. В трубке раздался мягкий басок начальника пограничного управления округа, служившего в молодости на этой заставе и знавшего Лысую гору как пять своих пальцев. Генерал, выслушав доклад лейтенанта, проговорил:

– Видать, ваш нарушитель когда-то хорошо знал тропу архаров. Поди, не раз ходил по ней, возможно, воспользовался советом старых лазутчиков, знакомых с этой лазейкой. В двадцатых, в начале тридцатых годов это была оживленная контрабандная тропа… И вот вспомнили о ней. Только стихия спутала карты закордонных инструкторов, тропы-то архаров после землетрясения не стало…

Генерал, расспросив, не требуется ли подкрепления или какой иной помощи, предупредил – не спускать глаз с нарушителя, не спугнуть его в оставшиеся до рассвета часы. Прощаясь, он пошутил насчет того, что утро вечера мудренее, и повесил трубку.

Предрассветные минуты тянулись долго. Время, казалось, остановилось. Лейтенант нетерпеливо поглядывал на часы. Часто звонили от отряда, округа. Пограничники перебрали десятки вариантов поимки нарушителя. Один ефрейтор, старший наряда, охранявший ближние подступы к Лысой горе, предложил зайти с юга, отрезать нарушителю с тыла пути отхода и свалиться как снег на голову.

– Придется трошки по линейке пройтысь, – говорил он жарким шепотом по телефону, мешая русские слова с украинскими. – Зато лазутчика спимаемо… Обидно же, вин, сатана, сыдыть на наший гори, будто у своий хати. Разрешите, товарищ лейтенант! А? Мы его швыдко на заставу приволокем…