Адриан Моул. Дикие годы - Сью Таунсенд

Моим сестрам Барбаре и Кейт

"Что горевать, когда уж не воротишь,

Какой в том прок!" [1]

Уильям Шекспир. Зимняя сказка

Вторник, 1 января 1991 г.

Год начинается — из-за чрезмерного количества алкоголя, которое меня заставили выпить вчера на вечеринке у мамочки, раскалывается голова и трясутся конечности.

Я был вполне доволен, когда просто сидел на стуле, разглядывал танцующих и тянул низкокалорийный прохладительный напиток, но мамочка все время орала: "Давай к нам, кисляй, " — и не успокоилась, пока я не употребил полтора стакана «ламбруско».

Пока она плюхала вино мне в пластиковый стаканчик, я хорошенько ее разглядел. Губы окружены короткими морщинками, точно множество ручейков впадает в пунцовое озеро; волосы — рыжие и лоснятся почти до самого черепа, но седые корни выдают правду; шея отвисла, грудь сморщилась, а живот выпирает из-под маленького черного платьица (очень маленького), которое она напялила. Несчастной женщине сорок семь лет, она на двадцать три года старше своего второго мужа. Я точно знаю, что Мартин Маффет никогда не видел ее без грима. На ее наволочки стыдно смотреть: все в креме для рожи и краске для ресниц.

Не успел я и глазом моргнуть, как оказался на импровизированной танцплощадке в мамочкином салоне — плясал под «Птичкину песенку» в одном кругу с Пандорой, любовью всей моей жизни; ее новым возлюбленным, профессором Джеком Кавендишем; Мартином Маффетом, моим моложавым отчимом; Иваном и Таней, пандориными богемными предками; а также прочими мамочкиными друзьями и родственниками в состоянии алкогольного опьянения. Когда песня взмыла до своей кульминации, я поймал собственное отражение в зеркале над камином: я размахивал руками и скалился, как полоумный. Пришлось немедленно прекратить и вернуться за стол. Берт Бакстер, которому в прошлом году исполнилось сто лет, совершал неуклюжие танцевальные па прямо в инвалидном кресле, травмируя окружающих: благодаря его неосторожности синяк и опухоль на моей левой лодыжке до сих пор не сошли. Кроме этого, на моей новой белой рубашке — обширное свекольное пятно от бутерброда, который Берт метнул через всю комнату, ошибочно приняв за праздничную хлопушку. Бедный мерзавец, скорее всего, в этом году откинет копыта — свою телеграмму от Королевы он уже получил, — поэтому за специальную химчистку, которая наверняка потребуется рубашке, я взимать с него не стану.

За Бертом Бакстером я присматриваю уже больше десяти лет — навещаю его, приезжая из Оксфорда, покупаю ему гнусные сигареты, подстригаю его кошмарные ногти и т.д. Когда же все это закончится?

Отец вломился на вечеринку в половине двенадцатого. Под предлогом, будто ему надо срочно поговорить с бабушкой. Она сейчас совершенно оглохла, поэтому отцу пришлось перекрикивать музыку:

— Мама, я не могу найти спиртовой ватерпас.

Какое ничтожное оправдание! Ну кому нужен спиртовой ватерпас перед самым Новым Годом, если вы — не слесарь ремонтной бригады? Жалкая просьба одинокого сорокадевятилетнего разведенца, чей темно-синий костюм середины 80-х годов нужно почистить, а коричневые туфли — выбросить на помойку. С остатками прически он сделал все, что мог, но этого оказалось недостаточно.

— Ты не знаешь, где может быть спиртовой ватерпас? — не унимался папаша, косясь на стол с бутылками. Потом добавил: — Я мощу дорожку.

Я расхохотался вслух над столь очевидной ложью.

Бабушку это явно огорошило, и она ушла в кухню разогревать в микроволновке сосиски в тесте, а мамочка милостиво пригласила бывшего мужа повеселиться с нами. В одно мгновение ока он сорвал с себя пиджак и кинулся отплясывать твист с моей восьмилетней сестрицей Рози. Наблюдать за танцевальным стилем папаши крайне неловко (образец для подражания у него до сих пор — Мик Джеггер), и я отправился наверх менять рубашку. По дороге я миновал Пандору и Синюю Бороду Кавендиша — они слились в страстных объятиях, наполовину погрузившись в сушильный шкаф. По возрасту он годится ей в отцы.

Пандора была моей с тринадцати лет — я влюбился в ее волосы цвета патоки. Она просто разыгрывает из себя недотрогу. Вышла замуж за Джулиана Твайселтон-Файфа только для того, чтобы я ревновал. Иной причины тут быть не может. Джулиан — бисексуальный полу-аристократ, время от времени носит монокль. Стремится к экстравагантности, но та избегает его. Глубоко заурядная личность со светским выговором. Даже не симпатичный. Похож на двуногую лошадь. Что же касается ее романа с Кавендишем, то дедуля одевается, как нищеброд, уму непостижимо.

Пандора выглядела шикарно в красном платье с открытыми плечами, из которого то и дело выскальзывала грудь. По ее виду никто бы не догадался, что она теперь — д-р Пандора Брейтуэйт и бегло говорит на русском, сербско-хорватском и прочих малоупотребительных языках. Пандора больше похожа на какую-нибудь супермодель из числа тех, что рыскают по подиумам, чем на доктора философии. Вечеринке она определенно прибавляла блеска, в отличие от своих родителей, одетых, как обычно, в стиле битников 50-х годов — водолазки под горло и вельвет в рубчик. Не удивительно, что выкаблучиваясь под Чака Берри, они обильно потели.

Пандора улыбнулась, водворяя левую грудь в платье, и меня кольнуло в самое сердце. Я по-настоящему люблю ее. Я готов ждать, пока она не образумится и не поймет, что в целом мире для нее существует всего один мужчина, и этот мужчина — я. Только поэтому я последовал за нею в Оксфорд и временно поселился в ее кладовке. И живу там уже полтора года. Чем чаще Пандора сталкивается с моим присутствием, тем скорее сможет оценить мои достоинства. Я переживаю каждодневные унижения, наблюдая за ней, ее мужем и любовниками, но выгоду смогу пожать позднее — когда она станет гордой матерью наших шестерых детей, а я — знаменитым писателем.

Едва часы пробили полночь, все взялись за руки и спели «Старые Добрые Времена». Я оглядел всех — Пандору; Кавендиша; мою мамочку; отца; отчима; бабушку; родителей Пандоры — Ивана и Таню Брейтуэйт; и нашего пса. Глаза мои наполнились слезами. Мне почти двадцать четыре года, а что я в жизни совершил? Когда же песня смолкла, я сам себе ответил: ничего, Моул, ничего.

Пандоре хотелось провести первую ночь нового года в Лестере, в родительском доме вместе с Кавендишем, однако в 12.30 я напомнил, что она со своим престарелым возлюбленным обещали подвезти меня до Оксфорда:

— Через восемь часов мне заступать на дежурство в Департаменте Охраны Окружающей Среды. Ровно в 8.30.

— Господи, неужели ты ни одного дня прогулять без разрешения не можешь? Не надоело пресмыкаться перед этим комиссаришкой Брауном?

Я отвечал — надеюсь, с достоинством:

— Пандора, некоторые из нас держат данное слово — в отличие от тебя, которая в четверг, второго июня 1983 года пообещала выйти за меня замуж сразу после экзаменов повышенного уровня [2].