Бега - Юрий Алексеев

Вступление

Писатель Юрий Алексеев стал «официальным» писателем не сразу. В советское время можно было писать талантливые произведения, но если ты не был членом Союза Советских Писателей, тебя писателем не считали. И еще «непризнанный» писатель трудился простым журналистом в газете «Советский спорт». Заканчивались пятидесятые годы прошлого столетия.

Находясь на переднем крае советского спортивного движения, «товарищ Алексеев» стал писать остроумные фельетоны, выявляя недюжинное юмористическое и сатирическое дарование. Вскоре его заметили и пригласили сотрудничать в газету «Вечерняя Москва», после чего в течение нескольких лет подписчики газеты «балдели» от удовольствия, читая искроносные фельетоны Юрия Алексеева.

А затем молодой фельетонист был «проглочен» журналом «Крокодил» и стал одним из любимых его сотрудников. Здесь мастерство журналиста приобрело, как говорят, вторую космическую то есть, писательскую скорость. И в свободное от командировок по нашей великой Родине время он присаживался за свой сатирический роман «Бега».

Сам автор по большому счету (в отличие от автора предисловия) игрой на ипподроме особенно не увлекался — ну, от силы пару раз «снял», как говорят натуральные игроки, рублей по семьдесят. Но подноготную единственного в те времена в нашей стране злачного прибежища изучил досконально.

Однако, ипподром, как таковой служит лишь «пусковым механизмом» в развитии событий, связанных с алчностью нелепо и вдрызг проигравшегося на бегах персонажа. А виной всему стала картина деревенского придурка-дальтоника «Голубой козел», за которую в «самом городе Парижу» платили баснословные деньжищи.

Эта картина и становится двигателем занимательных и остроумных сюжетных коллизий, в центре которых оказывается редакция газеты, ее многочисленные сотрудники, окологазетные дельцы, разного сорта прохвосты и, разумеется, богема и липнувшие к ней личности с неопределенным прошлым…

Все, как сегодня, хотя до открытия в нашей стране беспредельного количества казино и игровых автоматов оставалось еще приличное количество лет…

Роман изобилует колоритнейшими персонажами: все куда-то бегут и что-то неведомое ищут. За этой беготней иронично наблюдает автор, а вместе с ним, не сомневаюсь, будут безудержно веселиться и читатели, поражаясь современности характеров и сюжетных поворотов…

Ведь все мы, как и герои этой книги, находимся в постоянных бегах за неизвестно чем, надеясь все-таки поймать «емелину щуку», чтобы жить «по щучьему велению, по моему хотению»…

Ночью по крышам катались драные коты и грохотали так, будто они были в сапогах.

В город пожаловала весна.

Утром, когда затихали подворотни и чердаки, горожане выходили на улицу и смотрели в небо. Небо было чистым. Нежно дымился под солнцем влажный асфальт. Воздух отдавал маникюрным лаком и «Лесной водой».

Горожанин становился мечтательным и думал о вечном обновлении природы, пока не приходил к выводу: надо делать ремонт.

Мечтатели устремлялись в магазин «Уют» и возвращались с поленницей обоев через плечо. Одновременно в разных концах города начались облавы на вольного маляра. Маляры высокомерничали. Всю зиму они простояли за так и теперь брали свое.

В ремонтном ажиотаже за маляра был принят и плакатист Станислав Бурчалкин. С пучком колонковых кистей в руках он возвращался из рекламбюро, когда к нему пристроился мечтательный семьянин и начал зазывать на квартиру. Художник с трудом отлепил от себя нанимателя, но тот не успокоился и продолжал семенить сзади, нежно пощипывая мастера за рукава.

— Не хватайтесь за поручни уходящих вагонов, — сказал плакатист, остановившись, и, провожаемый горячим шепотом об исключительных условиях подряда, зашагал проходными дворами в сторону ипподрома.

Кузница лошадиных кадров откликнулась на приход весны в числе первых; заборы на ближних подступах к ипподрому пестрели свежими афишами:

Большие рысистые испытания

приз открытия сезона

для кобыл старшего возраста

На дорожке ипподрома застенчиво суетились воробьи.

С утра на конюшню привели пополнение рысаков, и отощавшие за зиму пичуги оживленно делились видами на урожай.

До начала заездов оставалось больше часа, но на трибунах уже толкались знатоки с фиолетовыми губами. Они щелкали секундомерами, слюнявили химические карандаши и лихорадочно размечали программки, приговаривая:

— Это уж точно! Как в шведский банк!..

Знатоку обычно известны и скорость ветра, и состояние дорожки, и самочувствие конюха, и родословная лошади до седьмого копыта. Разбуди его ночью и спроси: «Кто такой Квазимодо?» И, не размыкая век, он живейше ответит: «Жеребец от Кваса и Зимушки». И уж, само-собой, знатоку до смешного ясно, как сложится любой забег, кто кого обставит на корпус или полшеи. Он глубоко верующий человек и, стоя на трибунах, заранее прикидывает:

— Выкупить пальто — полсотни, за квартиру — десять, четвертак — в кассу взаимопомощи… Остальные просто некуда девать!

После финального заезда он идет пешком в неоплаченную квартиру, утирая слезы ломбардной квитанцией. Он бледен, зол и готов выпороть себя вожжами. Но вожжей ему не дают, и через день он снова на трибунах и, ревниво озираясь по сторонам, шепчет:

— Верная комбинация… Как в шведский банк!

Но сегодня знатоки держались одной кучей и обсуждали последнюю ипподромную новость: любитель скачек Ян Пшеничнер ездил в отпуск к брату в Одессу, проигрался, но зато купил на толкучке редкостную картину и заработал чуть ли не двадцать тысяч!..

Событие всколыхнуло азартные беговые умы. Больше всех горячился Оракул — несчастный красноглазый жучок в пальтишке с обглоданными пуговицами. Он то лез в самую кучу и ложился небритым подбородком на плечо завсегдатая Акимушкина, то отбегал на значительное расстояние и прикидывал что-то на грязноватых пальцах. Кроме табачной трухи в карманах жучка давно ничего не водилось. Сумма его ошеломила. В голове гудело, как в бочонке, и он хватался за нее и кряхтел, будто насаживал на нее обруч.

— Двадцать тысяч новыми, — прокричал ему в ухо Акимушкин. — Это же ни одна лошадь не привезет!

Оракул застонал.

— Не может быть, — включился пессимист по прозвищу Копыто. — Что же это за картина? Что за Рафаэль этот Пупырев?

— Никакой он не Рафаэль! Это мой сосед с улицы Карпеля, — убежденно сказал Акимушкин. — Как сейчас помню, он сбежал за кордон в тридцать шестом…