Над законом - Андрей Воронин

Андрей Воронин. Над законом Глава 1

Подвиги бывают разные. Кто его знает, о чем думает человек перед тем, как броситься с последней гранатой под вражеский танк, – возможно, вообще ни о чем, а может быть, его в такой момент занимает исключительно желание причинить как можно больше увечий противнику, который его по-настоящему обозлил... Гораздо более трудными, хотя и совершенно незамеченными широкой общественностью, как правило, оказываются подвиги, совершаемые изо дня в день, сопряженные с постоянным и противоестественным насилием не над каким-то противником, а над самим собой – привычным, бесконечно родным и втайне горячо любимым. Это тебе не танк и не амбразура какая-нибудь... Масштаб, конечно, не тот. Помельче масштаб, что ни говори, хотя суть зачастую одна: победа разума над хнычущей протоплазмой...

Анатолий Андреевич поскользнулся на подмерзшей за ночь луже, что заставило его на некоторое время отвлечься от возвышенных мыслей и обратить внимание на дорогу, стеклянно поблескивавшую в сереньком утреннем свете. Дорога была истинно грязная и ухабистая, никогда в жизни не видевшая не то что иностранных инвесторов, но, похоже, даже и русскоязычных портфеленосцев, ведающих распределением бюджетных средств. В середине марта она представляла собой своего рода капкан для пешехода, не говоря уже о бегуне. Только полный идиот мог в это время бегать здесь трусцой, полагая при этом, что действует на благо своему здоровью.

Анатолий Андреевич, хотя и был в меру самокритичен, полным идиотом себя все-таки не считал. Тем не менее, совершив сложный пируэт на гладком и скользком льду и кое-как удержав равновесие, он продолжал пробежку, глубоко дыша носом и с растущим раздражением ощущая, как при каждом шаге студенисто подпрыгивает кокетливо прикрытый яркой спортивной курточкой округлый дирижабль живота.

Он выглядел комично и прекрасно понимал это.

Чего же проще! Если вам нужен комический персонаж, возьмите пятидесятилетнего мужчину среднего роста, с лысиной в полголовы, вес которого давно перевалил за сто двадцать килограммов, нарядите его в бирюзовый с отливом спортивный костюм и отправьте бегать трусцой – успех обеспечен!

Анатолий Андреевич упрямо вздернул подбородок и немного увеличил темп. Он бросил курить год назад, и с тех пор ему приходилось регулярно обновлять свой гардероб – слава богу, доходы, хоть и невеликие, позволяли все же удовлетворять ставший вдруг совершенно волчьим аппетит и менять костюмы на более просторные прежде чем они начинали трещать по швам. Два месяца назад он начал бегать трусцой и на удивление быстро втянулся, хотя маршруты все еще выбирал такие, где встретить прохожего можно было разве что случайно.

Таких маршрутов у него было несколько, но этот считался излюбленным – люди здесь появлялись лишь дважды в сутки: во время пересменок на опытно-механическом заводе, и было их совсем немного, потому что в переулок выходила не главная проходная, а узкая железная калитка с турникетом, от которой до ближайшей трамвайной остановки было километра полтора. Справа вдоль переулка тянулась серая бетонная стена, заплетенная поверху ржавой колючей проволокой – такая унылая, что даже у неугомонных подростков не поднялась рука чем-нибудь этаким ее расписать, – а слева расстилался безбрежный, покрытый черным ноздреватым снегом плоский, как сковорода, пустырь, густо утыканный уже начавшими крошиться бетонными сваями. Судя по всему, кто-то из бывших начальников намеревался выстроить на этом месте нечто сугубо индустриальное, да руки у него так и не дошли – не то помер, болезный, не то спихнули его не в меру ретивые подчиненные... Каждый день сугробы оседали, разъедаемые лучами весеннего солнца, и из-под них уже показались угольно-черные корявые стебли перезимовавшего бурьяна, который, в отличие от свай, крошиться и не думал. На одной из свай – той, что повыше, – сидела упитанная серая ворона. При виде пробегавшего Анатолия Андреевича она забеспокоилась и презрительно каркнула ему вслед.

Впереди уже замаячила выкрашенная в ядовитый синий цвет дощатая будка, в которой сидел карауливший проходную вохровец. Анатолий Андреевич всегда поворачивал, не добегая до будки метров двадцати, – там как раз торчал одинокий фонарный столб, служивший ему ориентиром в его забегах. Эта деталь ландшафта была серединой нелегкого маршрута и потому неизменно приковывала к себе внимание Анатолия Андреевича – в ней заключалось обещание того, что никакая мука не бывает бесконечной.

На этот раз со столбом что-то было не так. Приглядевшись, Анатолий Андреевич понял, что у подножия столба кто-то есть: какой-то гуманоид, плохо различимый на таком расстоянии, сидел в обледеневшем за ночь сугробе, обнимая столб обеими руками, словно любимую женщину. Анатолий Андреевич брезгливо поморщился: перед ним, несомненно, был пьяный, который, чего доброго, мог начать высказывать свои неуместные комментарии. Проще всего было бы развернуться прямо сейчас, но такое сокращение маршрута, хоть и малое, оставило бы на душе неприятный осадок, который испортил бы настроение Анатолию Андреевичу на весь день; с другой стороны, воспитанное семьей и школой человеколюбие немедленно принялось бубнить и нашептывать Анатолию Андреевичу о том, что он должен подойти к сидевшему. Откуда же здесь пьяный в такое время?

Завод работает в две смены. Вечерняя закончилась в час ночи, дневная начнется только в восемь.

Случайный прохожий? Это, конечно, возможно, тем более если речь идет о пьяном. Но что, если этот тип просидел под столбом всю ночь? Так ведь и замерзнуть недолго. Причем замерзнуть не в смысле продрогнуть, а в самом прямом и зловещем смысле.

Рассуждая подобным образом, Анатолий Андреевич продолжал приближаться к точке разворота неизменным утренним аллюром, все еще испытывая противоречивые желания: от христианского стремления помочь ближнему своему до мизантропического 'так ему, алкашу, и надо'. Вскоре, однако, все эти рассуждения единым духом вылетели из его головы, а сам он застыл на месте, потому что, сократив расстояние между собой и сидящим у столба человеком до минимума, Анатолий Андреевич увидел такое, что делало все его дальнейшие рассуждения попросту бессмысленными.

Человек сидел, подогнув под себя ноги в начищенных до блеска зимних сапогах отечественного производства, обхватив руками шершавый бетон столба и бессильно уронив на грудь седеющую голову. Его пыжиковая шапка откатилась в сторону, карманы тяжелого драпового пальто были вывернуты, а по серому ноздреватому снегу расплылась уже схваченная ночным морозом лужа крови, яркая, как дешевая гуашь. А хорошо бы, чтобы это оказалась гуашь, промелькнула в сознании дикая мысль, столь же странная, как и это ярко-красное пятно на мартовском снегу.

Впрочем, Анатолий Андреевич очень быстро пришел в себя. Как-никак, он двадцать лет проработал врачом 'скорой помощи' и давно научился отличать кровь от клюквенного морса. Его первоначальная растерянность объяснялась неожиданностью происшедшего: одно дело ехать по вызову, зная, что тебя ждет, и совсем другое – наткнуться на труп во время утренней пробежки. То, что перед ним именно труп, Анатолий Андреевич уже видел с того места, где стоял, но, движимый профессиональным долгом, все же приблизился и пощупал пульс под подбородком сидящего человека. Одного прикосновения было достаточно – кожа незнакомца была ледяной и твердой, как мрамор, и искать у него пульс было все равно, что делать искусственное дыхание березовому полену.