Сингапурский квартет - Валериан Скворцов Страница 10

Примите далее к сведению, что петиция о Вашем банкротстве назначена к слушанию в девятый день августа 1998 года в 10.30 и Вам надлежит быть явленным в суд. Неявка может повлечь принятие судом решения о рассмотрении петиции и вынесение приговора против Вас в Ваше отсутствие.

Ниже почерком Людвига пояснялось:

«Ли Тео Ленг, пользовавшийся услугами «Ассошиэйтед мерчант бэнк» в размещении капиталов, а также получавший от этого банка гарантии по своим займам, по всем признаком лицо подставное. В суд не явится. Его банкротство — последний шаг по утайке сумм, взятых в свое время Ли Тео Ленгом на основании резолюции Петракова для себя, а на самом деле для «Ассошиэйтед мерчант бэнк». Обанкротив по суду Ли Тео Ленга, «Ассошиэйтед мерчант бэнк» отмывается от своего долга перед нами».

Когда Севастьянов поднял голову, Валентин Петрович ещё шевелил губами, вчитываясь в некролог. О покойном или хорошо, или ничего. Людвиг считался признанным мастером «ничего».

— Что скажете, Лев Александрович? — спросил, вздохнув и отодвигая листок, генеральный.

— Юридическая контора «Ли и Ли», которая обслуживала нас в Сингапуре, без труда размотает этот узелок из дымовых струй. «Ассошиэйтед мерчант» принадлежит индонезийскому китайцу Клео Сурапато… Бросается в глаза необычность иска. Он направлен против того, от кого «Ассошиэйтед мерчант» и получила деньги. А ведь логичнее — когда судятся с тем, кто взял и не отдает… «Ассошиэйтед мерчант» отрубает руку, которой загребла деньги. После решения суда о банкротстве Ли Тео Ленга, который и стал этой рукой, фирма закопает её, а скажет, что похоронено все тело. Вне сомнения, Ли Тео Ленг ни в какой суд не явится. Можно смело вмешаться в процесс. Те, кто его затеял, рассчитывают провести дело беспрепятственно, потому что уверены мы с нашими претензиями в суде не появимся…

— Вот-вот, — раздраженно сказал генеральный. — Вот-вот… Будто не слушали меня, Севастьянов! Довольно вмешательств! Такой, с позволения сказать, проект действий — это авантюра. Да! А я-то отстаивал вас! Да и не я один…

Он кивнул на Семейных.

— Я прошу… нет, требую не касаться этих дел! В силу вашего упрямства и ложно понимаемого престижа… Я не имею в виду ослушания… этого последнего я и не допускаю… да, и оставаясь под влиянием ошибочных, да, именно ошибочных… Это ведь никоим образом… ну… не принижает нашего глубокого уважения к покойному… Не так ли, Людвиг Геннадиевич?

Генеральный ещё раз двинул от себя проект некролога.

— Нет, не принижает, — сказал задушевно Семейных.

— Да, спасибо… ошибочных выкладок. Я ведь не употребляю иной формулировки, которая ставила бы под сомнение наше доверие к вам, Севастьянов, и тем более к Петракову…

— Это — определенно, — согласился Семейных.

— Ваша будущая должность, Севастьянов, и есть ваша охранная позиция. Ваши идеи, а они у вас возникают… перед реализацией будут подлежать утверждению старших по должности, которые ничего, кроме добра, как и все мы здесь, вам не желают…

— Диалектичная похвала, — сказал Семейных.

Внешне он удивительно походил на Клео Сурапато. Прежде всего, повадкой. Он постоянно что-нибудь выделывал ручками. Запускал в затылок. Доставал ножнички для ногтей. Протирал очки. Таскал себя за уши, будто вытрясал воду после купания. Тянулся поправить галстук собеседнику. Потирал ладони. Простирал объятия, если не видел человека полдня. Развертывал и складывал носовой платок. Рассматривал расческу на свет. Развинчивал и свинчивал авторучку…

За десять тысяч километров от Москвы Клео копировал у Семейных невинную суетливость в жестах, но был иного склада. Он не приспосабливался, а присматривался, чтобы выявить главную слабину в человеке, банке, фирме, организации или группе, для которых становился «доверенным другом». А когда жертва вызревала к забою, орава «горячего реагирования» стремительно набрасывалась на неё по сигналу «друга». Клео подавал сигнал в конце недели, когда банковские и юридические эксперты играли в гольф, рыбачили или посещали вторых, а то и третьих жен, телефоны к которым скрывались. Клео сбрасывал акции на бирже и в добрую пятницу — еврейский выходной, и в канун рождества, и на китайский лунный новый год. Самый жестокий из его ударов пришелся на праздник Семи сестер, когда китаянки воскуривают в кумирнях жертвенные палочки Ткущей Девственнице в надежде заполучить достойного мужа. В тот день известная всем сингапурским бонвиванам на пенсии мисс Ку, бывшая «мама-сан» популярного притона, прибравшая за тридцать лет тяжких стараний половину аналогичных заведений в городе, рассталась с нажитым за полтора часа. Клео верно рассчитал, что, пока самая богатая невеста в стране, пятидесятилетняя мисс Ку, молится о ниспослании супруга, никто не сунется к ней в храм с докладом о делах…

Да, Людвигу Семейных было далеко до китайца.

— Не ходи за предшественниками, когда ищешь то же, что искали они, сказал Севастьянов.

— Что это? — спросил генеральный, удивленно откидываясь в кресле.

— Слова Кобо-дайоси, буддийского проповедника. Японец, жил тысячу лет назад. Духовный отец современных компьютерщиков.

— Хоть самураев не цитируете… И на том спасибо.

Семейных мягко ткнул ногой под столом. А генеральный расхохотался. Ему стало легче, что Севастьянов пообещал взяться за ум.

В приемной секретарша показала Севастьянову на лежавшую возле телефона трубку.

— Только не долго… Минуту уже ждет…

— Лева, ну как? — спросила Оля. — Я тебя по всем записанным у меня номерам ищу…

Он отвернулся к окну. Солнце ослепило. «Ну, ты, жалкая никчемная слабовольная шпионская шкура, — велел он себе. — Ну, ты…» Он мял переносицу пальцами, как тогда, когда овчарка привалилась к ноге на даче Петракова. Теперь он некстати вспомнил её кличку. Жульетта. Жулька.

— Скончался в полузабытьи, — сказал Севастьянов, надеясь, что не обманывает жену. — Судя по всему, не мучился… Смерть была, я думаю, легкой.

— Вот и смерть стала легкой, — сказала Оля.

Пластилин облепил свободную руку Севастьянова. Переполз на спину и прилип к шее.

— Секунду, — сказал Севастьянов жене, думая: не красные ли у него глаза?

— Что тебе? — спросил он Семейных.

— Прости… У меня вечером будет человек, очень интересный для тебя, между прочим. Едет в твои края, первым секретарем в посольство…

— Господа финансисты, — сказала секретарша. — Это все-таки служебный телефон. Нельзя ли покороче?

— Сейчас, Мариночка Владленовна… Скажи Олечке, что я ужасно извиняюсь, но хочу заполучить тебя вечером на часок, а?

— Оля, — сказал Севастьянов, — тут Людвиг кланяется… Семейных… Просит меня забежать вечером к нему. Есть разговор, говорит.

— Сходи, конечно, раз просит. Он просто так не приглашает…