Утро без рассвета. Колыма. Книга 1 - Эльмира Нетесова Страница 103

Луна и впрямь — будто холодной водой умылась. Разрумянилась. Смотрела на тундру улыбчиво.

— Слушай, а спасти оленя нельзя? — спросил Яровой.

— Из этого болота никто не вылез.

— Пойдем посмотрим.

— Ну, пошли, — неохотно встал каюр. И, сняв с нарты чаут, двинулся к болоту вместе с пассажиром.

Олень уже завяз по брюхо. Мотал головой. Хоркал. Пытался вырваться из трясины. Но только быстрее погружался в нее. Метрах в сорока от него, на самом краю болота стоял волк. Это он загнал оленя сюда. Долго они бежали. И достался бы ему олень, но болото… Теперь оно отняло добычу у волка. И тот, голодный, задрал морду кверху. Воет, Кутха последними словами ругает. А может шамана?

— Давай, Юра, чаутом за рога, попытаемся вытащить. Ведь хор [34]— красавец! Жаль, если погибнет, — уговаривал каюра Аркадий.

Юрий быстро собрал чаут и, размотав его, кинул. Петля попала оленю на рога. Они потянули, ремень струной натянулся. Того и гляди лопнет. Волк, почуяв недоброе, на брюхе пополз к оленю. Каюр закричал, но зверь не обращал внимания на людей и полз, скуля, к добыче. Он был голоден. А каюр не выдержал — надо отогнать волка. Яровой выхватывает пистолет.

— Стой! Вернись! — кричит он Сазыкину и стреляет в волка. Тот перевернулся на спину, подыхая. Каюр ползет назад. Усилие. Теперь вместе. Еще одно. Олень выскочил. Но задние ноги снова завязли. Еще несколько усилий. И олень скачками мчится к людям. Вот он подошел к Юрко, обнюхал его лицо, руки. Потом подошел к Аркадию. Ткнулся мокрым носом в щеку.

— Он же ручной! От табуна отбился! — заметил Яровой колокольчик на шее оленя.

— Верно! Воямпольский хор. Вот, ты и поедешь на нем. Это не просто олень. Это — Яэтлы. А ты зло убил. Победили мы шамана, — смеялся Юрка доброй, простодушной улыбкой. — Говорят, когда человек в тундре спасет чью-то жизнь, на небе новая звезда рождается. Ты уедешь, а она в память о тебе останется. Светить нам будет, как твои глаза.

Через два дня нарта приехала в Воямполку. Следом за нею вернулся в свое село и олень.

Дракон теперь совсем постарел. Отпустил усы, бороду и, как настоящий дед, любил погреться на завалинке своего дома, в теплые дни.

Он работал все там же — в Воямполке. Как и прежде строителем. Каждую зиму, когда его одолевал жестокий ревматизм, он давал себе слово уехать с Камчатки навсегда. Но каждую весну передумывал. И председатель сельсовета Кавав, давно привыкший к этим разговорам, теперь только посмеивался:

— Никуда ты не поедешь, Егор.

— Почему?! — подскакивал Дракон.

— А зачем? Вот женим мы тебя на нашей чикоке. И все тут! Ты ж теперь совсем коряк. Как станешь жить на материке? Олешков там нет. Тундры тоже. Дома из бетона кладут. Деревянные не строят. Что ты там делать будешь? Совсем пропадешь.

— Это я!?

— И нам без тебя плохо будет. Как жить? Кто строить будет? Нет. Нельзя нам друг без друга, — успокаивал Егора Кавав. Дракон смирялся. Но лишь до следующей зимы. А там снова за свое принимался.

Годы… Они изменили не только Воямполку. А и людей. Недавние сопливые ребятишки стали взрослыми, работали. А взрослые старились.

Егор теперь часто ходил за село. Туда, где спокойные воды Воям- полки разрезали тундру широкой полосой. Будто жизнь на две части разделили. Пустую, выброшенную, и ту, за которую стал держаться сам Дракон.

Пустая жизнь. Она уходила к самому горизонту. Туда, где садилось усталое за день солнце. Там чернел горизонт, там угасала жизнь, там затихало дыхание. Оттуда брала начало ночь. Это была его половина жизни. Даже больше. Но кто виноват, что памятью в нее он стыдится возвращаться? В этом никто не повинен. Лишь упрекнуть себя… Но и в этом упреке что толку? Жизнь уходит. Но почему же и теперь, состарившийся, Егор не хочет смотреть на закат. Все глядит туда, откуда рождается утро. Ведь это начало. А его он пропустил. Теперь же все перепутал. Может годы виноваты?

Егор вспоминает, как в прошлом году умер старик Ое. В последние месяцы они сдружились. Вместе в тундру уходили по выходным. И как- то разговорились:

— Скоро умру я, Егорка, — сказал старый коряк.

— С чего взял?

— Чую. Солнце греть перестало, меня.

— А ты выпей.

— Не помогает, — сознался Ое.

— Добавь!

— Нет, Егорка. Ноги землю не чувствуют. Ослабли. Язык перестал узнавать оленину. Голова моя плохо соображать стала. Конец приходит мне. Скоро уйду я из Воямполки. Сожгут меня на костре мертвого. Как положено. И пойду я к солнцу.

— Зачем оно тебе?

— По другому жить начну.

— А чем ты в этой жизни недоволен?

— Многим, Егорка! Многим. Обижал я людей. И меня обижали. Мало ел, мало спал, много работал. А зачем? Все зря.

— Не ты один такой!

— Знаю. Но, говорят, солнце очищает людей, и они, будучи мертвыми, живым помогают. Не знаю, правда это или нет, только я, когда умру, пойду на восход. Пусть солнце поможет. Чтоб не так холодно жилось после меня тебе. Я попрошу за тебя.

— Ты не думай про смерть.

Но старик умер. Совсем внезапно. Пошел накормить собак. Дал им нерпичьего жира. А когда возвращался, упал на крыльце лицом вниз.

Егор пришел проводить Ое в последний путь. Старика хоронили по- корякски. В километре от Воямполки наносили люди большую кучу хвороста. Положили на нее старика. И подожгли хворост. Он вспыхни жарко, горячо, языки пламени вскоре добрались и до покойника. Охватили одежду, волосы. И тело Ое стало шевелиться, двигаться. Забыли коряки перерезать жилы у мертвого.

Вот горящая голова старика приподнялась. Рот открылся, словно не успевший вживе проститься с ними, мертвый благословлял их теперь. Рука Ое приподнялась, вытянулась, и Егору показалось, будто на него указывает покойник корякам, силясь что-то сказать мертвыми губами. Но огонь охватил лицо его. И Ое покорно упал в огонь. Так и не сказав ничего людям. Унеся с собою то, что было на сердце.

Егора тошнило. Он ушел от костра раньше других. Волосы его, поднявшиеся дыбом от ужаса, топорщились под шапкой. Старик каждую ночь снился Егору во сне. Горящий, он все время показывал людям на Егора мертвой, почерневшей рукой, как будто упрекал за что.

Не по себе стало Егору. Ходил он понурый, молчаливый. А тут еще Кавав привязался. Просит Егора съездить на материк за стройматериалами. В самый Хабаровск. Захотелось ему в своем селе иметь настоящую больницу — с кафельной плиткой, с паркетным полом, как в кино показывают. Даже в райцентре идею свою согласовал. Там сказали, что и они добавят заказов, если он найдет подходящего человека. И теперь Канав не отставал от Егора ни днем, ни ночью.

— Нельзя мне ехать, — говорил Дракон.