Макарыч - Эльмира Нетесова Страница 11

— Ты куды навострилси?

— Пока не знаю.

Но Колька продолжал одеваться. Макарыч подскочил к нему, как перышко, закинул на лежанку:

— Ишь, бестия, черт непутный! Горшок на макушку перерос, а уж и харахтер показывает. Я те уйду, дьяволенок!

— А чего гнал? — хныкал из-под тулупа Колька.

— Цыть! На што ба привозил? Ить всю землю с тобой прожал. Думаешь, мине охота тибе отдавать тому анчихристу?

Колька давился молчанием.

— Я сам с тибе геолуха изделаю. Не то што он будишь. От ево народ отворачиваетца, што от прокаженново. Нихто в проводники не идеть. К тебе пойдуть. Ты жа Касюгин. А мине, почитай, половина Сахалина за руку держала. Коли возьмешь, сам стану у тибе за проводника.

Мальчишка все еще потихоньку всхлипывал. Как мог, душил недавний страх.

А наутро их разбудил громкий стук в дверь.

— Каво его к нам Бог послал? — конфузливо подтягивая исподние, удивлялся Макарыч. Сунув босые ноги в обрезанные валенки, тяжело шагнул к двери. Колька прислушивался.

— Тибе чево тут надобно? — услышал он голос Макарыча.

— Услышал кое-что, пришел, — ответил кто-то.

— Я тибе не звал.

— Подождите, поговорить надо.

Колька спрятался под тулуп, сжался в комок, крепко зажмурил глаза. Даже задышал вполсилы, когда к столу протопали чьи-то шаги.

— Может, уговорю в проводники? — спросил вошедший. Макарыч засопел зло. Колько приоткрыл тулуп и чуть не вскрикнул. Отец. Он отвык от его голоса. Забывать стал.

— Один живешь. Чего к нам не пойти? Заработок хороший. Харчи готовые. Одному плохо. Тут на людях жить станешь. Слышал, ты хорошим проводником был, места знаешь.

— Ране жил один. Типерь нет. Сын есть. Привез. Об ем надо печьца. А и единой душой жил ба — к тибе не сшел.

— Почему?

— Я людей душой чую, покудова ни раз не просчитался.

— Думал — столкуемся.

— Толковать мине с тобой не об чем.

Колька видел, как отец встал. Натянул на самый лоб пипку. По знакомому, как и тогда, завязал на затылке. Да так и вышел из избы, непривычно громко хлопнув дверью.

Колька думал — его отыскали. Вспомнили. Ждал, может, спросят о нем. А может… позовут.

Мальчишка не плакал. Не кинулся к окну. Он молча прощался с детством.

— Чево поутих, пострел? Напужалси? В портки напузырил? Давай, вылазь! Поедим, чево Бог послал, — окликнул Макарыч. И, спохватившись, пошел закрыть дверь, где отругал медвежат: — Пошто всякое дерьмо в дом пускаети? Аль зазря ен к вам спиной стоял? Забыли, на што тут приставлены, бестии лохматые?

Медвежата ничего не поняли. Они улыбались хозяину. Лениво по-мужичьи почесывались, словно оправдывались за оплошку.

Прошло пять лет. Колька собирался ехать домой на летние каникулы. А тут в школе объявили, что сегодня в школе будет концерт для родителей и геологов, приехавших в село. Мальчишка побежал сообщить об этом Макарычу. Тот еще утром приехал за ним.

— Ну и што?

— Мне петь надо, так учительница сказала.

— Веди к ей, я враз пропою, аж слухать заморитца. Я к вам, барышня, — обратился Макарыч к Колькиной учительнице.

Та удивленно разглядывала старика.

— На што мому пацану голову засорять? Пред кем ен горло драть должен? Ен мужик, а не клован. И я не дозволю пустым баловать.

— Зачем же так? Коля хорошо поет. Вот останьтесь и послушайте. У нас все мальчики и девочки в концерте участвуют.

— Ты, едрить тя в лапоть, подраскинь мозгой, как мы с им в ночь поедим? Ить путь не близкий.

— У меня заночуете. А завтра…

— Эх! Да што с. тобой долго толковать? Уломала, — махнул рукой Макарыч.

Он с нетерпением ждал появления на сцене Кольки. Тот вышел неожиданно. И тут же Макарыч углядел в клубе Потапова. Но вскоре забыл о нем.

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит…

Макарыч и сам не знал, почему вдруг вот так внезапно брызнули из глаз слезы.

«Колька, Колька, зачем разбередил душу, зачем напомнил?» И Макарыч, сморкаясь в полу рубахи, благо в зале темно, выдавился из клуба. А в коридоре его нагнало:

Что же мне так больно и так трудно?

Жду ль чего, жалею ли о чем?

Лесник отошел в сторонку. Присел на траву. Закурил. На душе свербило, будто кто из шалости сыпанул туда жгучего перца добрую пригоршню. И не спросил, не подумал, как дышать-то теперь? Сквозь горячий туман видел Макарыч, как луна, смешной желтый цыпленок, почему-то плачет. То ли с устатку, то ли со старости блажь нашла.

Макарыч долго сидел, задумавшись. Вдруг нaсторожился, прислушался.

— Парнишка тот на моего похож чем-то. Сам не знаю, но таким же вот должен быть. Сбежал куда- то. Не усмотрел я тогда.

— Откуда твой тут окажется? — говорил второй голос.

— Да вот и сам думаю. Фамилия не моя, а звать тоже Колькой.

— Терять плохо. А находить порой куда хуже. Сколько ты его не видел?

— Лет шесть, примерно.

— Ого! За такое время он тебя давно забыл.

— А я напомню…

— Я те, кобель, напомню! — Макарыч в один прыжок оказался около. Ударил Потапова в скулу. Резко: — Паскуда! Я напомню.

Второй замахнулся, но тут же слетел с ног, коротко тявкнул, отполз в сторону. И сел там, по-лягушачьи раскрыв рот. Потапов все же успел подвесить Макарычу под глаз. Тот, потирая ушибленное, буркнул:

— От погань! И дратца не могуть. Скопом норовят. Что шпана подворная.

И, поплевав на полу рубахи, протер заплывающий глаз. Они не сразу заметили, что Колька уже вышел из клуба.

— Коля! — позвал его Потапов.

Мальчишка шагнул было к нему. Но вдруг резко повернулся, бегом бросился к Макарычу.

— Пап, поедем домой!

По дороге Колька пел ту же песню. А Макарычу все виделся книжник: ободранный, почти прозрачный, он сидел на нарах; как кузнечик, подтянув коленки к самой бороде, и пел:

«Я б хотел забыться и заснуть…»

Макарыч почувствовал, что глазам снова становится жарко. Он откинулся в телеге. Уставился на небо. Луна сражалась с тучами. И на рыжем ее лице тоже проступили синяки.

«Что, брат, и тибе достаетца?» — подумал старик и тихо сказал:

— Тут вот вся душа в синяках запеклась. Рожа- то ладно, Бог с ей. Заживеть.

— Что? — спросил Колька.

— Да это я так, — сконфузился Макарыч.