Черные комиссары - Богдан Сушинский Страница 12

Затем была учеба в ускоренной «белой» разведшколе в Болгарии, на территории которой оказалась значительная часть интернированных врангелевских войск, и наконец, полноценная диверсионная школа в рейхе, после которой Крамольников был переброшен сюда, в Румынию, в распоряжение разведотдела «СД-Валахии».

«Семь рейдов по тылам красных – и ни одного провала, ни одного намека на провал, при полном выполнении заданий!» – так идиллически завершалась рекомендательная характеристика, с которой Лицедей впервые предстал перед бригадефюрером СС в Бухаресте.

Вот и сейчас барон извлек его «дело» из бронированного, еще в адмиральские времена хорошо замаскированного сейфа, чтобы прочесть: «После завершения Гражданской войны в России дважды выполнял на ее территории задание германской разведки. Обладает способностью к перевоплощениям и к познанию языков. Владеет германским, французским, русским, украинским и частично молдавским (румынским) языками. Физически сильный, выносливый, характер устойчивый. Окончил краткосрочные курсы снайперов и санитарных инструкторов. Прекрасно владеет холодным оружием. Постоянно совершенствует навыки рукопашного боя. В опасных ситуациях бравирует склонностью к излишнему риску. Храбр и вызывающе дерзок».

Барон был не уверен, что у германской разведки найдется еще хотя бы два-три разведчика, которым его руководители решатся давать подобные характеристики. Очевидно, этот русский в самом деле чего-то стоил, если ему даруют такие определения, каждое из которых сделало бы честь любому строевому солдату.

«Работать предпочитает в одиночку, – вновь предался чтению бригадефюрер. – Крайне недоверчив по отношению к любому, кто в тылу противника выходит с ним на связь, и при малейшем подозрении склонен избавляться от таких агентов и сочувствующих.

Недостатки: фаталист, склонен к излишнему риску и позерству; предельно жесток при ведении допросов и вообще в обращении с врагами; при ликвидации врагов пытается всячески затягивать их мучения».

«Это какой «гуманист от разведки» решился причислять подобные качества разведчика и диверсанта к недостаткам?! – изумился фон Гравс, прочтя эти строчки. – Он, видите ли, «предельно жесток… в обращении с врагами»! Нежности, видите ли, нашему агенту Лицедею не хватает во время допросов и ликвидации противника! Если кто-то там, в разведке, и склонен причислять подобные наблюдения к «аналитической психологии», то слишком уж они напоминают психопатию».

Так что… хотел бы он, фюрер Валахии, видеть сейчас перед собой составителя этой характеристики. А еще трогательнее было бы встречать его после очередной операции в предельно напичканной чекистами и доносчиками Советской России.

Зато последнее предложение этого насквозь гуманистического документа заставило барона умерить свой гнев и немного поразмыслить. Причем в данном случае речь шла уже не о сопоставлении характера агента с общечеловеческими воззрениями; а скорее – о проявлении сугубо мужской философии.

«Во время выполнения заданий, – молвилось в рекомендательном письме начальнику «СД-Валахии» – страстно, хотя и на очень короткое время, увлекается женщинами, которых затем предпочитает безжалостно убирать».

«Так, может быть, – задался вопросом барон, – агент Крамольников именно потому и не познал ни одного провала, что работать предпочитает в одиночку и при малейшем подозрении избавляется от всякого, кто способен предать его? А что касается женщин… Счастливый человек: он обладает такой завидной возможностью – относиться к использованным женщинам, как к отработанному материалу, безжалостно убирая их со своего жизненного пути! К тому же у него хватает для этого силы воли и здравомыслия!».

Единственное, что никак не явствовало из этого документа, – умеет ли он профессионально использовать этих женщин во время выполнения задания. И это уже относилось не к праздному любопытству.

– В составленном на вас досье говорится, что обычно вы очень жестко избавляетесь от женщин, которые с вами сотрудничают. Однако Волковой это почему-то не касается? Вы способны каким-то образом, кроме банальной влюбленности, объяснить это?

– Интересуетесь, почему это не касается моей «Волчицы»? Да потому что нескольких женщин, из так называемых «компартийных», убрала она сама. Меткий, хладнокровный стрелок, Елизавета всегда готова пустить в ход оружие, причем делает это исключительно по идейным соображениям.

– В таком случае многое проясняется, – признал бригадефюрер. – Не все, но многое.

Лишь после часового движения по едва приметной лесной дороге, когда они пробились к какой-то поросшей кустарником и редколесьем равнине, старший лейтенант вышел из кабины и негромко, словно они уже находились в тылу врага, уведомил их:

– Прибыли, товарищи командиры. Мы находимся на секретном полевом аэродроме. Обо всем, что вы здесь увидите, надлежит тотчас же забыть.

– «Не видеть и забыть» – нам не впервой, так что давно приучены, – ответил кто-то из спутников Гродова.

Осмотрев с высоты кузова рощицу усохших деревьев, за которой виднелась гряда небольших холмов, Гродов воспринял его слова, как нелепую шутку. Однако не успел он съязвить по этому поводу, как откуда-то со стороны холмов донеслась мощная, пронзительная трель «тревожного» казарменного электрозвонка. В ту же минуту стенки сразу двух холмов отошли в сторону, и из чрева возвышенности выехали два небольших колесных бульдозера и дорожный каток, вслед за которыми на волю вырвалось около батальона солдат. В том, как быстро и несуетно бойцы занимали отведенные им позиции и огневые точки, готовясь к «отражению атаки вражеского десанта», улавливалась жесткая вышколенность. Сразу чувствовалось, что застать врасплох этих парней будет трудно.

– Что они вытворяют! – пробубнил поднявшийся рядом с Гродовым майор. – Такого – в виде тайных ангаров – даже мне, праведнику, видеть не приходилось.

– Хотите сказать, что вы здесь тоже впервые?

– Готовят не только вас, капитан. Получается, что и нас, служивых, – тоже.

Ну, а дальше стало происходить то, чего капитан никак не ожидал: насадные маскировочные деревья и кусты в мгновение ока были снесены за пределы равнины, образовывая огромную лесную поляну. Под ножами легких бульдозеров миру явились сразу две взлетно-посадочные полосы, одна из которых оказалась бетонной, другая, покрытая какой-то прорезиновой маскировочной тканью, – грунтовой. Причем обе они были соединены поперечной бетонной полосой, достаточно широкой для того, чтобы самолеты могли разворачиваться и ждать своей очереди на очередной полет.

Увлекшись созерцанием того, как на взлетные полосы стали заползать скрывавшиеся в ангарах-холмах самолеты, капитан береговой службы упустил момент, когда оба пригорка, между которыми остановилась их машина, превратились в своеобразные, хорошо замаскированные бункеры. И как оттуда, подгоняемые решительным басистым голосом, стали выбираться солдаты, навьюченные какими-то мешками, по внешнему виду которых нетрудно было догадаться, что в этих «сумах» притаились парашюты.