Горячая тень Афгана - Андрей Дышев Страница 13

Словом, это две наиболее влиятельные фигуры, которых я видела на поминках. Еще Слава представил мне нескольких представителей московских фирм и одного владельца ночного клуба. В доме висельника о веревке не говорят, и, естественно, Славик ни единым словом не обмолвился о том, что всех этих людей объединяет. Но я абсолютно не сомневалась в том, что все они сидят на наркобизнесе. И это не просто тупая уверенность школьника в том, что земля имеет форму — шара. В часа два ночи Князь позвал меня в свой кабинет, попросил приготовить кофе и сесть за компьютер.

Сначала он продиктовал мне письмо капитану парома „Пярну“ с просьбой зарезервировать место под коммерческий груз общим весом в тридцать с половиной тонн до Стокгольма. Я должна была перевести письмо на английский, отпечатать на нашем фирменном бланке и отправить с заказной почтой завтра утром. Затем в кабинет пришел Вольский, и Князь попросил меня присутствовать при их разговоре и занести в память некоторые финансовые расчеты.

Говорили они, конечно, полунамеками, в основном о ссудах, отношениях с департаментом налоговой полиции, о расходах и прибыли. Вольский жаловался на то, что слишком мало денег выделено на предвыборную кампанию. Князь не очень убедительно обещал помочь. Затем они перевели разговор на тему Таджикистана и Афгана. Я поняла это по тому, как Вольский сказал. „Сырье из-за речки поступает постоянно, мои люди работают, как рабы Рима“. Я вспомнила, что и ты, имея в виду Афган, всегда говоришь: „За речкой“. Словом, мне трудно передать в точности их разговор, но я четко поняла следующее: из Афгана через Пяндж поступает в самом деле лишь сырье, из которого где-то в Таджикистане же уже начали вырабатывать героин высокого качества. В Москву пошли первые партии готового продукта. Каким образом его перевозят — я не поняла, один лишь раз Вольский сказал, что „с тарой теперь полный порядок, и чем сложнее обстановка на границе, тем нам проще“.

Около пяти утра, когда я уже едва не валилась головой на клавиатуру, Князь отпустил меня. На всякий случай я провела остаток ночи в отдельном флигеле, где была койка, а самое главное — надежный засов, закрывающийся изнутри».

В конце Анна приписала, что пока у нее голова идет кругом и полной картины она не представляет, хотя известно уже немало. Она умоляла меня беречь себя и не гнать лошадей.

Нет, даже по пути к вершине холма, по которому полз к минометной позиции, я рисковал жизнью меньше, чем Анна. Бросил девушку на ржавые гвозди, подумал я. А если с ней что-нибудь случится, как ты будешь жить дальше, Кирилл Андреевич?

На второй день после моего бесславного возвращения в полк меня вызвал начальник штаба и велел немедленно отправляться в Душанбе, в штаб дивизии к Локтеву.

При входе в штаб меня остановил дежурный и, спросив мою фамилию, протянул короткую записку от Локтева.

«Кирилл! — писал он своим мелким, неровным почерком, с буквами, валящимися друг на друга, который отличает энергичных, но не всегда последовательных людей. — Я на совещании в штабе МС. В 15.00 жду тебя на том же месте, где мы пили чай. Локтев».

На том же месте, мысленно повторил я и выругался. Локтев полагает, что я свободно ориентируюсь в Душанбе и найти то летнее кафе для меня не составит труда.

До обеда я бродил по центральному рынку, пробовал инжир, яблоки, соленые орешки и, не в состоянии отказать чрезмерно настырным продавцам, — покупал все, что мне навязывали. В итоге я вышел с рынка с двумя большими пакетами в руках.

Мне не трудно было останавливать машины, но значительно сложнее объяснять водителям, куда мне надо.

— Сквер, пруд, — говорил я, — там лебеди плавают. На берегу — кафе, официанта зовут Сафар.

— Не знаю, — отвечал водитель.

— Сквер, лебеди в пруду, — говорил я другому, но и тот отрицательно качал головой.

Только водитель пятой или шестой машины кивнул на сиденье.

— Сейчас найдем!

И мы поехали по всем скверам Душанбе. Естественно, я опоздал почти на двадцать минут, но Локтев не принял мои извинения и признался:

— Да я сам только что приехал. Командующий задержал.

Мы сели, кажется, за тот же столик, за которым пили чай в нашу первую встречу. Локтев подозвал официанта. К нам подбежал босоногий мальчик в замусоленном переднике.

— Это еще что за пионер? — удивился Локтев. — А где Сафар?

— Сафар нет! — ответил юный официант.

— А когда же он будет?

— Никогда не будет. Он здесь не работает. Плов? Шашлык?

— Все неси, — ответил Локтев. — Что-то я проголодался. — И когда мальчик убежал на кухню, сказал мне: — Не нравится мне это… У меня есть одна скверная привычка: я люблю, чтобы меня всегда обслуживал один и тот же официант, стриг один и тот же парикмахер, чтобы в бане подавал пиво и простыни один и тот же банщик. Но здесь, в Душанбе, никак не получается иметь постоянный персонал. Только начинаешь доверять человеку, только налаживаются отношения, а он вдруг — шпок! — и исчезает. И никто не знает, где его найти. Это уже не первый случай… Да-а, — протянул он многозначительно, глядя на кухню, — сначала он разносит еду, моет столы и посуду, потом сам будет готовить и считать деньги, потом научит этому своих детей. А поговори с ним — счастливейший человек! Интересно, ты, Кирилл, счастливый?

— Конечно.

— Надо же, — покачал Локтев головой. — Никогда бы не подумал.

— Ты вызвал меня для того, чтобы поговорить со мной о счастье?

Локтев ненатурально рассмеялся, откинулся на спинку стула, покачался на двух ножках.

— Все разговоры, собственно, сводятся к проблеме счастья. Потому что каждый человечишка на земле хочет, так сказать, его обрести.

— И альтруисты?

— В первую очередь альтруисты! Делая бескорыстно добро другим, они получают от этого удовлетворение. По сути, они те же эгоисты, но лишь в извращенной форме.

— Я двумя руками за такой эгоизм.

— Я тоже. — Локтев протянул мне свою крепкую ладонь и неожиданно поменял тему разговора: — А ты, значит, уже успел отличиться? Я читал рапорты командира полка и начальника заставы. Завтра персонально по тебе буду докладывать комдиву.

— Я стал такой заметной фигурой в дивизии?

— Случилось чепэ. У пограничников и у нас есть потери. К сожалению, так было когда-то давно заведено: командиры в большей степени виновны в гибели солдат, чем противник, им и отвечать.

— Значит, ты считаешь, что я виновен в гибели солдат?

— Пока я ничего не считаю. Я хочу выслушать тебя.

— Я не хочу оправдываться.

Локтев усмехнулся и положил мне на плечо свою тяжелую волосатую руку.

— Ну-ну, не надо эмоций и обид. Мне вовсе не нужно твое оправдание. Я выслушал одну сторону, теперь, чтобы докопаться до истины, я хочу выслушать тебя.