Парализатор - Сергей Бакшеев Страница 13

Я с волнением осознаю, что не могу быть один. Мне нужна Марго! Пока сорок шагов не превратились в пропасть, надо преодолеть их и извиниться. Я готов это сделать первым, чтобы не потерять ее.

Я поднимаюсь и сталкиваюсь с Марго. Ух, ты! Я не заметил, как девушка оказалась рядом с моей скамейкой. Марго смущается, отводит взгляд и поднимает кроссовок. Ей приходится сначала опустить Атю внутрь обуви, а затем поднять кроссовок, как лодку с рыжим путешественником. С одной рукой жить непросто.

— Кроссовок подойдет Цапле, — говорит Марго. — У него же правая нога, и этот правый.

Я расстроен. Она подошла только потому, что вспомнила об одноногом однокласснике.

— Его размер, — соглашаюсь я. — Правильно, что взяла. Цапле никто такой не купит.

— Чего расселся, Солома? Пошли.

Обалдеть! Обыденное слово «пошли» приобрело для меня прямой смысл.

Марго тянет меня куда-то, мы не смотрим друг на друга, но я верю, что на ее лице сейчас такая же теплая улыбка, как и у меня. Я надеюсь, что я тоже ей нужен.

Мы оказываемся на привокзальном рынке. Помимо продуктов здесь продают поношенную одежду. Марго находит мокасины. Я примеряю, мне нравится, что они растоптаны и без шнурков. Мои руки забыли, как зашнуровывать обувь. Марго торгуется, платит, а потом мы покупаем горячие пончики, обсыпанные сахарной пудрой, и пьем сладкий чай из пластиковых стаканов. Жизнь налаживается!

И тут я замечаю «помятое ведро» на мощных плечах. Кабан идет по рынку, крутит башкой, как перископом, и опрашивает торговок. За ним на некотором расстоянии топает Моня и лузгает семечки.

Надо срочно смываться!

Я тащу Марго за торговую палатку. Сзади вздымается высокая стена железнодорожного склада, бежать некуда. А Кабан уже рядом. Мы в полной заднице!

Кабан останавливается около тетки, торгующей пончиками.

— Мы пацана ищем из интерната. Он инвалидом был, сейчас ковыляет потихоньку. С ним еще девчонка без руки. Видела?

Бандит буравит угрюмым взглядом торговку. Она напугана. Я понимаю — мы пропали! Женщина не только нас прекрасно разглядела, пока мы ели около ее палатки, но успела выяснить, что мы из интерната. Она заметила, куда мы спрятались. Сейчас она скажет — и нам конец! Бандиты не будут церемониться. Они что-то просекли и специально держат расстояние между собой, чтобы я мог сконцентрироваться только на одном из них.

Я смотрю сквозь щель на губы женщины и умоляю — молчи! Не говори ни слова! Она приоткрывает рот. Нет! Ты немая! Ты разучилась говорить! Молчи! Мышцы ее лица каменеют. Торговка вздергивает руку, дотрагивается до щеки и испуганно ощупывает подбородок.

— Ты чего дергаешься, старая, видела или нет? — повторяет вопрос бандит.

Губы женщины продолжают оставаться гипсовыми, она испуганно мельтешит пальцами, жестом предлагает пончики.

— Кабан, ну чё? — спрашивает, подоспевший Моня.

— Немая дура! — сплевывает Кабан, цапает пончик и топает дальше.

И только тут до меня доходит, что в моем сознании плавает глиняная модель женского лица, я обжигаю пламенем мысли ее рот, чтобы он окаменел, и мне это удается! Я парализовал отдельные мышцы! Голова трещит, я устало закрываю глаза и опускаюсь на корточки.

Марго трясет меня за плечо:

— Пронесло. Сваливаем.

Когда боль отпускает меня, мы выходим. Марина оставляет кроссовок продавщице пончиков.

— К вам приходят интернатские? Передайте им. Скажите, от Марго для Цапли.

Женщина кивает, ее губы дергаются. Она осеняет нас крестным знамением и шепчет:

— Бог миловал, не выдала.

Денис Голубев прижал восковую полоску к бедру, прикрыл глаза и рванул ее от себя. Десятки волосков вместе с луковками вырвались из ошпаренной кожи. Яркая вспышка боли плавно превращалась в тепло блаженства. Он провел ладонью по ноге — вот то ощущение нежности, к которому он стремился.

Дэн был уверен, жизнь неполноценна без двух вещей — любви и боли. В идеальном случае эти два самых сильных чувства сливаются вместе. Ведь настоящая любовь — это особая боль. Он был доволен, что работает в интернат, где боли в избытке. Жизнь инвалидов-сирот переполнена болью души и тела. Им не хватает только любви, той самой грубой любви, которая разрывает юную плоть новой удивительной болью, переходящей в сладкую муку. Такие моменты счастья и горя он дарил избранным мальчикам, делая их жизнь богаче и полноценнее. Или хотя бы сытнее. Кто не разделял его чувств, получал боль унижения, боль отчаяния, боль страха, которая вечным капканом выдавливала из непокорного тела остатки человеческого, превращая мальчишку в кусок непотребной плоти. Не способен любить — довольствуйся только болью. В любом случае ты должен подчиняться правилам Дениса Голубева.

Так будет и с упрямцем Соломатиным. Парнишка думает, что победил. Наивный. Когда ему переломают ожившие ноги, удвоенная боль накроет его. На этот раз без любви, от которой он отказался.

Раздался настойчивый звонок в дверь. Кого в такую рань принесла нелегкая?

Дэн припал к глазку. Савчук! Неясная тревога сменилась теплым предчувствием. А вот и денежки за живой товар. Обычно Тиски передавал их через братьев Ручкиных, а тут решил поблагодарить сам. Что ни говори, а Марго — особая конфетка. Торчал бы он от девиц, она бы досталась Тиски надкусанной и обмусляканной.

Щелкнул замок. На лестнице стояли еще двое. Тиски затолкнул Дэна в комнату и пихнул на диван. Коридор заполнили фигуры Кабана и Мони. Тиски заметил средства для эпиляции, оставшиеся на журнальном столике, и тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил:

— Ну что, Голубок, поведай, кого ты ребятам сосватал?

— Лучшую ампути. Марина Андреева, шестнадцать лет. Вроде ее никто не успел… А что, она уже порченная? Я ничего такого… Я не знал.

— Я тоже пока не знаю. Речь сейчас не о ней, а о колченогом юнце. Говори!

— Солома? Юрий Николаевич, вы сами его выбрали.

Савчук сжал губы, ему не понравился скрытый упрек. Он приехал за Павлом Соломатиным, потому что получил конкретный заказ на него. Одни московский денежный мешок пожелал, чтобы мальчишка-инвалид загнулся от наркотического угара на его глазах. Желание странное, но мало ли у кого какие тараканы в голове. Вскрытие должно было показать, что сирота получал наркотики в обмен на сексуальные услуги. Типичная история, которую не будут расследовать. Минимальный риск за хорошие деньги. Одно непонятно, почему чокнутый бизнесмен хочет увидеть смерть именно этого подростка?

— Голуба, ты не забылся. Я спрашиваю, ты отвечаешь. И никакой отсебятины.

— Да. А что вы спрашивали?

— Расскажи про Соломатина.

— Обычный инвалид-колясочник…

— Обычный? Ты фуфло не гони, Голубок. Братья видели, как он ковыляет без коляски.

Конец ознакомительного фрагмента