Слепой против Бен Ладена - Андрей Воронин Страница 13

Первым, что пришло ей в голову, была мысль о сумасшествии, которое наконец-то настигло герра Трауба. Она понимала, что ее предположение почти наверняка очень далеко от истины, но оно было таким приятным, что фройляйн Марта некоторое время тешила себя, обдумывая его со всех сторон. Выводы были неутешительными: оказалось, что сумасшествие начальника будет иметь весьма печальные последствия и для нее лично, и фройляйн Марта с некоторым сожалением оставила эту мысль.

Потом ее осенило: ребенок! Внебрачный сын, зачатый во грехе! Игрушка, разумеется, была куплена для него, а потом Трауб почему-то передумал ее дарить, оставив бедного малютку без сюрприза, пусть даже такого сомнительного, как тот, что лежал в корзине.

Каков мерзавец!

Фройляйн Дитц отошла от стола, с удовольствием предвкушая, как выскажет Траубу все, что думает по этому поводу. Однако где же он сам? Она находится в кабинете уже почти десять минут, а шеф так и не появился. Он действительно сошел с ума, если счел возможным оставить открытый кабинет без присмотра на столь долгое время!

Впрочем, ничего страшного не случилось, даже наоборот: оплошность шефа от души порадовала секретаршу, поскольку давала дополнительную возможность сделать ему язвительное замечание. Вдохновленная, она направилась к стенному шкафу, на ходу расстегивая пальто.

Ввиду мизерных размеров помещения им с Траубом приходилось довольствоваться одним стенным шкафом, устроенным внутри полой перегородки, отделявшей кабинет от приемной. Для того чтобы начальник и секретарша не беспокоили друг друга во время работы, шкаф был оборудован дверцами как со стороны кабинета, так и со стороны приемной. Это было очень удобно, поскольку позволяло хотя бы одеться и раздеться, не мозоля друг другу глаза. Не желая пользоваться дверью Трауба, как будто при общем внутреннем пространстве шкафа это имело хоть какое-то значение, фройляйн Дитц вышла в приемную, отперла "свою" дверь собственным ключиком, хранившимся в ящике ее стола, сняла пальто и потянулась за своими персональными плечиками, болтавшимися в шкафу рядом с длинным шерстяным пальто Трауба.

Но запах... Пахло так, словно кто-то воспользовался шкафом в качестве уборной. Фройляйн Дитц опустила глаза, чтобы отыскать источник этого зловония.

Ее протяжный, пронзительный, как пожарная сирена, вопль был слышен на всех четырех этажах здания. Он заставил обернуться прохожих на улице, а с одним пожилым господином, накануне приехавшим в Вену из Марселя, случился сердечный приступ – к счастью, легкий.

Когда сбежавшиеся на крик люди ворвались в приемную, их взорам предстала фройляйн Дитц, без чувств распростертая на полу возле открытого настежь стенного шкафа. Пока кто-то бегал за нашатырем, еще кто-то вызывал по телефону врача, а сердобольные дамы, присев на корточки, не без удовольствия похлопывали фройляйн Дитц по щекам, один из оставшихся без дела мужчин мимоходом заглянул в шкаф.

Позже он рассказывал, что в этот момент едва не составил компанию секретарше. В это было легко поверить, поскольку в шкафу, на полке для обуви, частично скрытый длинным пальто, полулежал с заведенными за спину руками самый настоящий монстр. На нем был темный деловой костюм с белой сорочкой и модным галстуком, а над воротником сорочки красовалась жуткая зеленовато-серая харя с оскаленной пастью, откуда торчали окровавленные клыки, которым позавидовал бы даже граф Дракула.

* * *

Пауль Шнайдер не помнил, как добрался до дома. Он не помнил даже, как покинул контору торговца недвижимостью, – настолько его потряс состоявшийся в этой конторе разговор. Придя в себя, он с удивлением обнаружил, что находится в своей крошечной двухкомнатной квартирке – живой, здоровый и невредимый. Последние два с половиной часа сохранились в памяти в виде каких-то беспорядочно перемешанных, никак не связанных между собой обрывков. Перед внутренним взором всплывали то блестящие в полумраке линзы темных очков, то огромный пистолет, лежащий, как пресс-папье, на россыпи глянцевых фотографий, то мелкий сухой снег, летящий навстречу из темноты и с тихим шорохом бьющийся в ветровое стекло, то мигающие, нестерпимо яркие огни светофоров, то приставшие к спинке кресла длинные женские волосы...

Международный исламский терроризм... Каково, а?! И ведь ничего не скажешь, этот тип в темных очках скорее всего говорил чистую правду. Какие там к черту финансовые махинации?! Какие банкротства?!

Пауль упал в надувное кресло, но тут же вскочил и принялся нервно расхаживать из угла в угол по комнате, с привычной ловкостью огибая предметы скудной меблировки. События этого вечера перемешались у него в голове и частично стерлись из памяти, зато кое-что другое он помнил очень даже отчетливо.

Удивительнее всего было то, что ему сейчас вспоминались события, на которые он прежде совсем не обращал внимания, то есть не усматривал между ними связи. Во-первых, его упражнения с картинками, поступавшими по электронной почте: Пауль находил очередную картинку в своем почтовом ящике, некоторое время любовался ею, не особенно задумываясь над тем, что она может означать, а затем размещал на нужном сайте. А во-вторых, то, что происходило, как правило, через день-другой после этого. О последствиях сообщали средства массовой информации; там тоже были картинки, но уже совсем иного плана: разрушенные здания, пылающие автомобили, изувеченные трупы... в том числе стариков, женщин и детей, о которых упоминал незнакомец в темных очках.

Да, теперь, когда этот жуткий тип открыл ему глаза, Пауль Шнайдер отчетливо видел связь, о которой раньше даже не догадывался. А может быть, просто не хотел? Разумеется, не хотел! Ведь незнакомец говорил правду: никто не расстается с деньгами просто так, без выгоды для себя. И если деньги сыплются дождем безо всяких усилий с твоей стороны, это означает лишь, что за твою удачу до поры до времени расплачивается кто-то другой. И кому же захочется знать, кто он, этот кто-то, и какую цену запросил с него твой неведомый благодетель? Куда спокойнее ни о чем не догадываться и продолжать откладывать деньги на уютный белый коттедж с черепичной крышей...

Приняв неожиданное решение, Пауль бросился на кухню, распахнул шкафчик над мойкой и стал лихорадочно рыться внутри, с грохотом роняя на пол кастрюльки, миски, какие-то баночки, блюдца... Ударившись об угол мойки, с треском разлетелось на куски старинное блюдо саксонского фарфора – наследство покойных родителей, и сейчас же в стенку из соседней квартиры заколотила своей клюкой разбуженная шумом фрау Мюллер.

Наконец Шнайдер нашел то, что искал, – открытую пачку сигарет, в которой не хватало всего двух или трех штук. Еще несколько минут ушло на поиски зажигалки, которая валялась в одном из ящиков на кухне с тех самых пор, как Пауль бросил курить. К счастью, она работала, хотя газа в ней оставалось меньше половины. Окажись зажигалка сломанной, Пауль очутился бы в весьма интересном положении, поскольку других источников открытого огня в доме не было.

Горький дым резанул гортань, как зазубренный нож, заставил закашляться и сразу ударил в голову. Перед глазами все поплыло, но это ощущение почти сразу прошло, а вместе с ним улеглась и лихорадочная нервозность. Теперь Пауль, по крайней мере, мог думать, а чтобы думалось лучше, он отыскал в другом шкафчике хранившуюся с прошлого года бутыль дешевого канадского виски и щедро плеснул в высокий стакан, из которого обычно пил апельсиновый сок по утрам.