День джихада - Александр Щелоков Страница 14

С нижней полки сполз пузатенький лысый мужичок с бегающими мышиными глазками.

— Юрист, что такое двести тридцать восьмая? — Вадуд приставил к груди лысого палец. — Объясни толково.

— Неповиновение. Отказ выполнять военный приказ.

— Ты какой приказ не выполнил?

— Военный, — улыбнулся Полуян. — Не все ли равно, какой именно?

— Ладно, мы все узнаем. Теперь пошли, покажу тебе место. Хорошее, как у меня.

Лопасти винта медленно раскручивались. Легкая зыбь бежала по щетине сухой травы.

Рахман захлопнул дверь.

Несущий винт, сверкая клинками лопастей, со звоном рубил горячий воздух.

— Все, поехали! — Рахман хлопнул вертолетчика по плечу.

Боевики загоготали, довольные своим уменьем шутить, довольные добычей. Первая — самая трудная — часть их плана прошла успешно. Даже с плюсом.

Рахман взял двухлитровую бутылку «пепси».

— Это что?

— Поставь на место! — сказал Чигирик отрывисто, будто команду подавал.

Рахман засмеялся.

— Частная собственность, да? Уважаю.

— Да, частная собственность. Сыну купил, не тебе.

Рахман поставил бутылку на место и сходил к чемодану с деньгами. Открыл, небрежно выдернул из пачки сотенную бумажку. Вернулся к пилоту. Потянул купюру.

— Возьми. Купишь сыну сто бутылок. Эту я забираю.

Он крутанул пробку. Жидкость зашипела, обостряя жажду. Рахман приложил горлышко ко рту. Сделал несколько жадных глотков. Вытер губы ладонью. Вышел к своим.

— Кто хочет пить?

Пить хотели все. Один за другим боевики прикладывались к бутылке.

Чигирик сосредоточенно держал курс на северо-восток Чечни, к озеру Будары. В какой-то момент он обернулся и увидел, что боевики, успокоились, застыв в нелепых позах.

Чигирик утопил кнопку на ручке управления. Вышел на радиообмен с вертолетами сопровождения.

— «Рапира», «Рапира», я «Щит». Как слышите?

— «Щит», я «Рапира». Слышу отлично. Что у вас?

— «Рапира», не могу сказать точно. Но веселые ребята успокоились.

— «Щит», срочное приземление. Срочное! Мы тут же подсядем к вам. «Щит», как понял? Иди на приземление.

Ровно три минуты ушло на то, чтобы возле севшего в степи вертолета опустились два других винтокрыла.

Крепкие мужики в круглых шлемах — «глобусах», в тяжелых бронежилетах, с автоматами «вал», удобными и скорострельными, выскакивали на землю и бежали к «Мишке» Чигирика.

Последним, высадившимся вместе с группой захвата, был полковник Мацепуро.

Рахман открыл глаза и увидел склонившегося над ним человека, то и дело терявшего четкость очертаний. Лицо его показалось знакомым. Мадуев облизал сухие губы. Вздохнул горестно.

— Ты нехороший человек, переговорщик. Нехороший. Ты меня обманул.

Мацепуро встряхнул боевика за плечи, помогая ему вернуться к жизни.

— Нет, Мадуев, я тебя не обманывал. Перехитрил — другое дело.

Мацепуро отошел от террориста. Приблизился к Глущаку.

— Федя, у тебя есть «горючее»? Надо «растормозиться».

— «Смирновская», «Жириновка», «Брынцаловка». Что тебе?

— Только не политическое. Лучше уж самопальной, что твой батя гонит.

Глущак принес заветный чемоданчик, достал алюминиевую фляжку и налил до краев граненый стакан. Мацепуро осторожно принял его и выпил легко, точно воду. Глубоко выдохнул и вернул стакан майору.

— Все, ребята! По коням. Поскакали!

Три вертолета разом взлетели в воздух.

— Дайте грешнику в юность обратный билет, я сполна заплатил за дорогу…

Тяжеловес, лежавший на верхних нарах у окна, вполголоса тянул незатейливую песню. Но даже от этого полузвука по камере плыл гул, будто барабан ухал в бочке.

— Топтыгин! — взмолился кто-то с нижнего яруса, обращаясь к певцу. — Будь другом, дай поспать.

«А ведь и в тюрьме можно жить, — подумал Полуян. — И потолковать есть с кем. И суждения у людей здесь по всем вопросам прямые, честные. Кто что думает, так и глаголет. Баланда — говно. Законы российские — погань. Менты — шкуры. Прокуроры — цепные псы. И тому, кто говорит такое, ртов не заткнешь, срок не прибавишь. Это просто чудо. Вольница за решетками! Вольница потому, что люди уже от всего избавлены и терять им нечего».

В камере разговоры велись без перерывов. Неторопливые, философские. И люди проявлялись в своих словах, в суждениях интересно и полно. Чаще всего Полуян беседовал с чеченцем Вадудом. Однажды Полуян задал дурацкий вопрос, который его всерьез интриговал.

— Вадуд, ты вор в законе?

Чеченец весело засмеялся. Вытер слезу, накатившую на глаза.

— Ты веришь, что здесь есть такие? Не обманывай себя. Сегодня воры в законе — члены правительства, чиновники всякие. Им воровать позволяет закон. А я просто честный вор.

— За что же ты сидишь?

— По ошибке. Когда меня сажали, то думали, я не знаю, что такое закон. А я знаю. Закон — бумажка. Он слов не понимает. Понимают слова люди. Они могут посадить и выпустить, а закон будет молчать.

— Почему тогда сидишь?

— Хороший вопрос, дорогой. Моя беда — попался плохой прокурор. Дурак. Ему предлагали деньги — не взял. Разве умный? Очень глупый. Я скоро выхожу, а он уже не работает. Заменили умным.

— Считаешь, умный тебе поможет?

— Почему считаю? Уже помог. Он умеет считать лимоны. — Вадуд засмеялся, довольный своим остроумием. — Мы ему привезли целый ящик. Он взял. Теперь сам придет дверь открывать.

Скрипучая дверь камеры, открываясь, каждый раз возвещала сидельцам о начале нового действия в их унылой однообразной жизни. Полуян от этого скрипа не ждал для себя ничего особенного: неутомимый Трескун уже завершил следствие и составил психологический портрет преступника. Оставалось ждать суда и гадать, сколько тебе припаяют от щедрой души закона.

Тем не менее один из скрипов, царапнувший по нервам, как ножом по стеклу, поверг Полковника в удивление.

— Полуян, на свидание!

Мысль мгновенно просчитывала возможные варианты. Пришли сослуживцы? Кто-то из командиров? Жена?

Полуян тут же отвергал предположения.

Для сослуживцев, даже если кто-то из них понимал его правоту, общение с человеком, который помечен клеймом уголовника — дело небезопасное. Такая встреча будет расценена начальниками как вызов, как бунт со всеми вытекающими последствиями. Нет, к нему они не придут.