Комбат не ждет награды - Максим Гарин Страница 14

– Первая колом, вторая соколом, а остальные мелкими пташками. Правильно я говорю, полковник? До четвертой мы тоже дойдем.

– Верно говоришь, товарищ майор.

– Не люблю я это слово – товарищ!

– Мне по-другому казалось, – Леонид Васильевич был искренен в своем удивлении.

– Не люблю, когда его за столом говорят, а не на плацу.

– Ладно, тогда не буду его больше употреблять. А как тебе нравится – «господин майор» или «господин Рублев»?

– И «господин» мне не нравится, – накалывая на вилку кусочек огурца, произнес Комбат и аппетитно захрустел.

То же самое сделал и полковник Бахрушин, правда, перед этим он успел водрузить на нос свои массивные очки.

– Полковник, а стрелять в очках, наверное, не очень?

– Можем попробовать как-нибудь.

– И что, нормально получается?

– Вполне нормально. Я даже привык. Как-никак – оптика – прицел.

– Ладно, поехали по второй, – Борис Рублев снова наполнил рюмки.

– Куда ты гонишь? Куда летишь? Бежишь, как голый в баню.

– Я привык все делать быстро.

– И с женщинами тоже?

– Это единственный случай, когда – поспешишь и людей насмешишь.

– Напьемся – и никакого удовольствия!

– А вот это уж нет. Напиваюсь я, полковник, крайне редко, лишь по важным поводам: как-то разжаловали, уволили…

– Лишили награды, да? – съязвил полковник Бахрушин.

– А вот и нет, – сказал Комбат. – Когда меня лишили звезды, я не напился. Я вообще не выпил ни грамма, словно бы это произошло не со мной, а с кем-то другим.

– Ясно с тобой все, Борис Иванович.

А знаешь, я тоже из-за этого не расстраиваюсь. Одной звездой больше, одной меньше…

– Не хочется иметь только одну звезду, полковник, на кладбище.

– Это точно. Ты как всегда прав. Лучше быть живым, но без медали, чем награжденным посмертно, не правда ли? Лежит звездочка на мягкой подушечке…

– По-разному бывает, – немного насторожился и даже болезненно поморщился Борис Рублев.

В общем-то разговор о наградах для него был не совсем приятным. И Бахрушин это почувствовал. Он взял бутылку, наполнил в рюмки.

– Ну ладно, Комбат, прости меня старика.

Не хотел тебя обидеть.

– Меня обидеть тяжело. Это я так, о своем…

– Закусь у тебя свежая, – перевел разговор в другое русло Бахрушин.

– Сам готовлю, для себя и для друзей. Потому и вкусно.

– Может, поделишься тайной армейской кухни?

– Как не фиг на фиг, – и Борис Рублев с энтузиазмом принялся объяснять полковнику, как из куска мяса можно приготовить такую вкусную вещь. Единственное, чего он не знал, так это, как назвать это мясное блюдо.

– Это же рагу!

– Рагу, так рагу, – с улыбкой махнул рукой комбат. – Правда, мои ребята называют это «баранина по Рублеву».

– В смысле по рублю?

– Да нет, денег я за нее не брал и не беру.

– Зря, получается у тебя это ничуть не хуже, чем воевать.

– А что у вас творится?

– Где это у нас? – часто заморгав глазами, осведомился полковник Бахрушин.

– В вашей важной конторе?

– Как ты и говорил, бумаги просматриваем, анализируем, прикидываем… Из стопочки в стопочку перекладываем.

– Ничем конкретным не занимаетесь?

– Конкретное ты, Борис Иванович, понимаешь только как пойти пострелять, окружить, захватить, заломить руки, посадить за решетку, осудить?

– И это тоже… Без этого же ведь нельзя?

Спецслужбы для этого же и созданы.

– Не совсем для этого.

– А для чего же тогда? – наивно приподняв брови, спросил бывший комбат.

– Знаешь, Борис Иванович, иногда все решают слова, бумажки, а не пули, снаряды и ракеты. Иногда бумажка стоит больше, чем десантная дивизия со всей своей техникой.

– Вполне может и такое быть… – буркнул Борис Рублев, явно задетый такой бесцеремонностью и самоуверенностью полковника.

Семисотграммовая бутылка водки была допита под нехитрые разговоры за жизнь, под длинные паузы, под аппетитное чавканье двух изголодавшихся мужчин. В общем, бутылка водки, выпитая во время разговора, ни полковника Бахрушина, ни майора Рублева не опьянила. У Комбата лишь кровь прилила к лицу, а полковник Бахрушин, может быть, стал моргать чуть чаще, чем всегда.

– Ну что, возьмемся за вторую? – спросил словно бы сам у себя Борис Рублев, убирая со стола пустую бутылку.

– Перейдем барьер? – задал вопрос полковник Бахрушин.

– Барьер мы не перейдем, а вот одной, по-моему, маловато.

– Ну, давай! – махнул рукой Леонид Васильевич и рассмеялся. – Гулять, так гулять, пить, так пить! Что уж терзать себя угрызениями совести?

– А что, никто вас не ждет? – поинтересовался Рублев.

– Привыкли уже. Я часто возвращаюсь домой поздно, а иногда не появляюсь дома по несколько дней, – сказал полковник и подмигнул Рублеву.

Тот поднялся, сходил на кухню и вернулся с бутылкой водки.

– Вот это хорошая. Мягкая, живая вода.

– Живая-то она живая, только на следующий день тошно.

– А мне тошно после выпитого не бывает, – признался Комбат. – Завтра встану, надену кроссовки и побегу. Пропотею как следует, провентилирую легкие, подергаюсь, и как будто бы и не пил. Хотя, честно говоря, в последнее время на следующий день тяжеловато случается. А раньше, когда было лет тридцать, мог пить до утра и на следующий день – как огурец! Словно бы и не пил, словно бы спал, как младенец.

– Да-а. А мне уже тяжело граммы даются.

Старость, знаешь ли, Борис Иванович.

– Какая там старость, полковник! Вам же всего, наверное, лет пятьдесят?

– Э, нет, братец. Пятьдесят второй.

– Два года не считается.

– Еще как считается! Тут каждый день дорог, умножай годы на два – не ошибешься.

Итого мне, майор, сто четыре.

– Так что же вы так сорвались, в вашем-то возрасте, решили выпить?

– Я и сам не знаю, – честно признался Бахрушин. – На душе как-то погано, а почему – сам не знаю. Со своими пить не хотелось, да и разговоры о работе надоели. У нас ведь как: на службе одно и то же, да и после службы то же самое. И выхода никакого не видно.

Вот разве что с тобой немного душу отпускает, – откровенно сказал Леонид Бахрушин и взглянул на Рублева.

Тот улыбнулся: