Директива - уничтожить - Михаил Нестеров Страница 15

«Наверное, – подумала Рогожина, – понять такого человека с его противоречивыми взглядами невозможно. Да и бессмысленно». Подходил к концу второй час их беседы.

– Скажите напоследок несколько тезисов из вашей программы.

– Тезис один – режим. Русское – русским, остальным по заслугам.

– А что будет с евреем-россиянином?

– Эту породу, как и другие, мы выведем, она не должна существовать.

Последний вопрос, решила Рогожина, и нужно заканчивать.

– И как это будет выглядеть?

– Когда советская власть делала первые шаги, раввинов выгоняли из синагог и расстреливали сами евреи. Православные церкви рушили русские, и попов убивали они же. Степи принадлежали мусульманам, они рубились между собой на кривых саблях. Но Сталин придумал очень хорошую штуку, и с начала его правления грузин расстреливали русские, евреев – грузины, а в русских стреляли евреи. Здорово, правда? И брат не идет на брата.

Это был последний ответ лидера движения «Красные массы» Григория Дробова корреспондентке газеты «Проспект Независимости» Светлане Рогожиной.

Когда она уходила, Дробов спросил:

– Скоро у нас будет выходить собственная газета. Не хотите поработать со мной?

Светлана растерялась. Неторопливо, поправив очки на носу, она пожала плечами: «Не знаю».

– Если что, приходите, – улыбнулся Дробов.

…»Брат не идет на брата…» Генерал, откинувшись в мягком кресле, запрокинул голову: сверху на него смотрел Иосиф Виссарионович. Глаза у вождя находились внизу, на месте рта, а улыбчивый рот переместился наверх. Сталин казался обезглавленным, отрубленную голову перевернули и положили в фуражку, околышек от крови сделался красным.

«И брат не идет на брата» – это был подпункт основного тезиса политического движения «Красные массы».

САМАРА

Юлька проснулась в семь часов утра. Спать пришлось мало, но она чувствовала себя отдохнувшей. Она посмотрела на Антона и улыбнулась, захотелось поцеловать его. Правда, это выглядело бы как-то по-семейному, а ей пока не хотелось даже ощущения семейной жизни. Все же она представила, что Антон ее муж. И что? Что вот сейчас она должна сделать? Конечно, поцеловать. Вздохнув, она наклонилась над ним и поцеловала. Антон во сне повернул голову.

Ну вот, начинается, он уже отворачивается. Что еще – встать и сварить щи? Развонять капустой по всей квартире? Потом положить ему ладонь на грудь и мурлыкнуть: «Дорогой, щи готовы». Фу, мерзость! Лучше пожарить картошки со шкварками и сбегать в магазин за соленой селедкой: «Дорогой, вставай…» Да пошел он к черту – будить его, сам встанет. А если он опаздывает на работу? Значит, плохая работа, если на нее можно опоздать. «Дорогой, вставай, тебе пора увольняться».

Юльке надоела семейная жизнь, и она поднялась с кровати. Направляясь в ванную, она ткнула коленом в телевизор. Кнопка нырнула в гнездо, но телевизор не включился. Чтобы повторить, нужно было нажать на вторую кнопку – «выкл», которая вынесет на место другую – «вкл». Телевизор был старенький, «Радуга» семьсот с чем-то, тем не менее показывал хорошо, года два назад в нем сменили кинескоп. Юлька терпеливо проделала сложную манипуляцию. Заглянув в вентиляционные щели задней панели телевизора, она увидела, что лампы засветились – не пройдет и минуты, как на экране появится изображение.

Юлька хотела посмотреть утреннюю развлекалку «Доброе утро» по первой программе. Наверняка покажут новый клип, сообщат какие-нибудь улетные новости, изобразят на ком-нибудь супермодный макияж, расскажут, как дела на орбите.

Она прошла в ванную и оглядела себя в зеркале – синяков нет, хотя таковые должны быть, ночью ей показалось, что она попала в объятия медведя. Он только что не ревел, Юльке в определенные моменты казалось, что ее расчленяют. После отрыва на дискотеке Антон отрывался с ней в кровати. Такой бурной ночи у нее еще не было, это был постельный рейв – как и положено, до трехсот ударов в минуту. Складывалось впечатление, что у парня давно не было женщины, его объятия казались грубоватыми, хотя в нем не чувствовалось неистовости или показухи, и даже не было секса в ее понимании этого слова, он любил ее этой ночью, забыв все слова, кроме одного – ее имени. И ей чудилось, что это не она, что ее зовут по-другому; и уж совсем странным было то, что он оказался нежным. Под его горячее дыхание Юлька тихо и беззвучно «улетала»…

Она вспомнила свой первый секс с парнем из десятого класса, когда сама она училась в девятом. Сейчас ей стало стыдно, щеки внезапно вспыхнули. Его звали Игорем, он постоянно прерывался, монотонно бормоча: «Давай вот так. Хочешь так?» Она отвечала: «Да». – «А вот так?..» Через некоторое время ей не хотелось уже никак. А на следующий день на второй перемене, похоже, уже вся школа знала, как она с Игорем вот так и вот эдак. Юлька, сгорая со стыда, убежала домой и неделю не ходила в школу.

Как ни странно, подруги даже ни разу не зашли к ней за это время. Приходил Сергей Образцов и ребята из класса, но она не открыла им дверь. Через неделю придя в школу, она нарисовала на тетрадном листке плечистого голого мужика, между ног поставила крохотную запятую и подвела к ней стрелку с надписью: «Писька Игоря». На это произведение, которое Юлька повесила на доску для объявлений, приходила смотреть вся школа. Первоклассники-мальчишки ходили гордые: «У меня и то больше», – говорил каждый из них.

Встретив ее в коридоре, Игорь ударил кулаком по лицу. Образцов с пацанами затащили его в мужской туалет и долго говорили с ним. Игорь выполз оттуда на четвереньках, с лицом, похожим на маску Фантомаса. После уроков была грандиозная драка, победил 9-й «Б».

Юлька как-то внезапно стала взрослой. После педсовета, придя домой, отец, весь бледный, сжав кулаки, спросил:

– Он изнасиловал тебя?

Юлька с тех пор решила говорить только правду.

– Я сама ему дала, – дерзко ответила она. Мать хлопнула ее по щеке и две недели не разговаривала с ней.

Тогда к ним в гости повадилась бабушка Юльки, она привозила пирожки и суетливо хлопотала вокруг нее.

– Бабушка, – Юлька поцеловала ее, – мне не нужна отдушина, я хорошо себя чувствую. Понимаешь, я уже взрослая.

И бабушка поняла ее, сказав изумительно мудрую фразу:

– Ну и слава тебе, Господи.

…Юлька сполоснулась под душем, стараясь не намочить волосы, и, накинув халат, вошла в комнату. Надевая белье, она смотрела телевизор. Какой-то седовласый человек, которого ведущая представила как эксперта и психолога, сосредоточенно и нравоучительно диктовал с экрана:

«Человек на грани срыва, когда он вдруг стал замкнутым, нервным, озлобленным. Если он рассказывает о ночных кошмарах и галлюцинациях, глотает иголки и пытается вскрыть вены…»

– Хорош балаболить, – скривилась Юлька.

Она легла рядом с Антоном поверх одеяла. Тот спал крепко, как после недельного бодрствования, только веки нервно подрагивали. Она более внимательно осмотрела его лицо с резкими чертами и мужественным шрамом над правой бровью, задержала взгляд на чуть припухших губах, розовых и слегка высохших. Юлька облизнула мизинец и провела по ним. Антон словно почувствовал ее во сне, его губы слегка приоткрылись, и Юльке снова захотелось в его объятия. Желание волной накатило на нее, раньше с ней такого не было, но надоедливый мужик с экрана начал отчаянно мешать.