Обратный отсчет - Олекса Белобров Страница 17

Ванная потрясла. Ничего подобного видеть Хантеру не приходилось: обложенная светлой кафельной плиткой с мраморными разводами, сверкающая никелем и бронзой, с простенками, целиком занятыми громадными зеркалами, а сама ванна имела такие размеры, что в ней легко могли поместиться человека три-четыре. При виде этой емкости старлей ехидно сравнил ее с эмалированными корытами в солдатских столовых, что использовались для очищенных овощей.

Несмотря ни на что, здесь было пусто, одиноко и тоскливо, и старший лейтенант охотно сменял бы всю эту казенную роскошь на палату номер шесть с теплой компашкой, так быстро ставшей близкой сердцу. Ну зачем ему все эти буржуазные излишества? Особенно смутил платяной шкаф — сейчас совершенно пустой, потому что собственной одежды у него не было никакой — даже трусов. Ведь их с Лосем привезли и закинули на санитарный борт в чем мать родила и в таком же виде выгрузили в Куйбышеве.

Денег при нем также не было ни гроша. Только офицерский жетон с индивидуальным номером П-945813 и надписью «ВС СССР». Правда, не стандартный алюминиевый, а серебряный — тот самый, который сразу после выпуска из училища отлил ему знакомый ювелир, в точности воспроизведя оригинал. Жетон на прочной серебряной же цепочке — вот и все его достояние…

От этих печальных мыслей старшего лейтенанта отвлек шум и веселые матерки — в «генеральский люкс» ввалилась целая делегация, бывшие «сокамерники» по шестой палате.

— Что, Царевич? — весело загремел Костяная Нога, когда гости расположились в живописных позах вокруг полированного стола. — Бросил нас на произвол судьбы? Зазнался?

— Да какое там, Игорь Васильевич! Просто я… — Царевич растерялся, однако ему не дали и рта раскрыть.

— Все нормально! — выставил перед собой ладонь вертолетчик. — Выписывают нас за нарушение режима — и хрен с ними! Прошкина и без того Бог наказал, нечего обижаться на хворого человека… Главное — операция твоя позади! Теперь выздоравливай, набирайся сил, да только не слишком спеши обратно в Афган!

— Мне уже по ночам снится дрожь автомата в руках…

— Понимаешь, дружище… — Костяная Нога как-то по-особому заглянул старлею в глаза — до самой глубины. — Война — это наркотик. Уж ты поверь мне — я два раза по году провел в Афганистане, и далеко не в самых тихих местах. Да, там убивают и ранят, там всевозможные ужасы, кровь, грязь, вонь, болезни, но… Только на войне существует настоящая мужская дружба — такая, какой в обычных условиях просто быть не может. Потому что там сразу становится ясно, кто есть кто… Здесь, — подполковник махнул рукой за окно, где мирно зеленели липы, — можно всю жизнь прятать под маской свое истинное обличье, а там первый же вылет или боевой выход — и все становится очевидным. Человека словно рентгеном просвечивает, вся шелуха осыпается, и уже не надо гадать — кто трус, а кто храбрец, кто дурак, а кто умный; кто жмот, а кто все отдаст за других.

— Точно, Игорь Васильевич, — кивнул Хантер. — Там ничего не спрячешь…

— Но кроме этой вот «человеческой» привлекательности войны, прости Господи, — перекрестился Костяная Нога, — есть в ней, как ни странно, еще два-три плюса: только на войне можно почувствовать настоящий боевой кураж и проверить себя как профессионала, как воина, офицера, как мужика, в конце концов! И ты, судя по всему, отведал всего этого сполна, оттого и рвешься обратно в Афган…

— Верно, Игорь Васильевич! — Никто и не заметил, как в палате появилась Афродита. — Если нашего старшего лейтенанта не притормаживать, он уже через неделю из госпиталя без костылей ускачет…

— На вас вся надежда, Галочка! Держите его здесь как можно дольше. Придется вам побыть при нем якорем, иначе наш Александр Николаевич раньше срока отсюда отчалит или весь госпиталь разнесет.

Афродита улыбнулась.

— Он такой! Представляете — вчера до полусмерти напугал всю операционную бригаду. Когда обезболивающее перестало действовать, порвал резиновые жгуты в палец толщиной, как тряпичные!.. А я вот о чем хотела вас попросить, Игорь Васильевич: вы тут не особенно засиживайтесь. Сейчас к нашему Царевичу врачи-специалисты потянутся, а за ними может и кое-какое начальство притащиться.

— Ясно-понятно, Галочка. У нас разговор короткий!

Едва за девушкой затворилась тяжелая дубовая дверь «генеральской», Костяная Нога с улыбкой повернулся к болящему:

— Повезло тебе, старлей. Какая девушка! Смотри, не опозорь звание десантника…

— Легко сказать, — покачал головой Хантер, — когда на руках ни денег, ни документов… даже трусов собственных нет. Одни госпитальные рямки да костыли…

— А вот этому горю, — успокоил Прораб, — помочь как раз легко…

— Это каким же образом? — удивился Хантер. — Вы чего, мужики, надумали?

— А ничего особенного, — встрял Бриллиантовая Рука, — мы тут скинулись и собрали для тебя стольничек.

— Спасибо, мужики… — растерялся Александр. — За мной не заржавеет. Как только получу довольствие, сразу же — «почтовым голубем, телеграфным проводом»!

— Кто б сомневался, — деловито проговорил Костяная Нога, вручая старшему лейтенанту деньги и листки с явками-паролями-адресами «сокамерников». — А трусы, майку, носки и мыльно-рыльные принадлежности мы тебе уже купили. Алексей, — обратился он к Прорабу, — ну-ка, вручи пакет старшему лейтенанту!

Вся компания «изгнанников» поднялась и потянулась к выходу.

— Да, чуть не забыл… — спохватился уже у дверей вертолетчик. — Я там, Александр Николаевич, сунул в твой холодильник флягу «шпаги» и всякую домашнюю снедь. Бабы наши, понимаешь, натащили, а тут — экстренная выписка!..

— Спасибо, мужики. — Хантер растрогался едва ль не до слез. — Не знаю, как вас и благодарить…

— На том свете угольками! — усмехнулся Костяная Нога.

Обнялись на прощание. А когда черед дошел до боевого вертолетчика, тот, подмигнув, наклонился к Сашкиному уху и шепнул:

— Как только выпишешься, Царевич, — жду в гости. И не одного тебя, а с Галиной. Думаю, все у вас сладится, — он лукаво окинул взглядом «генеральские» хоромы, — к тому же и жилищные условия располагают. Ну, будь здоров, десантник!

Как только дверь захлопнулась, началось паломничество госпитальных специалистов. Каждый пытался выяснить, нет ли у раненого жалоб по его профилю, но болящий всем повторял одно и то же: все идет нормально, нога заживает, болей нет, чувствую себя хорошо.

Потом на некоторое время его оставили в покое — но не надолго. Минут через двадцать появился неизвестный субъект неопределенного возраста в роговых очках. Из-под госпитального халата выглядывали офицерские брюки с голубым кантом, а на ногах пришельца болтались солдатские кожаные тапки и носки зеленого цвета.

На вид ему можно было дать и тридцать, и сорок пять, глаза субъекта шустро бегали за толстыми стеклами очков, ни на чем не останавливаясь, а пальцы нервно и безостановочно барабанили по черной кожаной папке, которую он, усевшись, положил на колени.