Черный тюльпан - Андрей Дышев Страница 2

Анна проснулась, что, в общем-то, было не удивительно. Не успел я высыпать корм курам, потерявшим от стресса аппетит, как Анна, подкравшись ко мне со спины, приставила указательный пальчик между моих лопаток на манер пистолета.

– Ку-ку, – сказала она. – Попался?

– Попался, – согласился я, не оборачиваясь и поднимая руки вверх.

Глаза Анны были еще полуприкрыты, волосы спутались, и она вялыми движениями пыталась сплести косичку и закрепить ее на затылке.

– Хозяин, я хочу заплатить тебе за три дня проживания.

– Разве ты уже уезжаешь? – Кажется, в моем голосе предательски прозвучала надежда.

– Об этом даже не мечтай.

– Тогда заплатишь за все дни сразу, – ответил я и пошел к калитке.

– Кирилл! – Она позвала меня уже другим тоном, в котором не было веселых нот, и я, понимая, что разговора, которого так не хотел, все-таки не избежать, остановился и повернулся. – Кирилл, мне нужна твоя помощь, – добавила Анна.

– У меня сейчас очень много работы…

Я откровенно, чуть ли не прямым текстом посылал ее, но Анна уже взяла меня за руку.

– Что с тобой, Кирилл? Ты очень изменился.

– Наверное, это так, Анна.

– Тебе не хочется вспоминать о том, что с нами было?

Я рассматривал ее светлые, цвета утреннего неба глаза. Все, подумал я, сейчас она станет вспоминать сельву, я буду внимательно слушать, потом начну решать ее проблемы, втянусь в них, и прошлое, о котором я начал потихоньку забывать, хлынет на мою башку как лавина.

– А у тебя здорово обгорели плечи, – сказал я. – Принести кислого молока?

– Не надо, мне Ирина дала детского крема.

– Детским кремом обычно смазывают другое место.

– А ты поправился. Лицо округлилось.

– Да нет, тебе показалось. Просто я ем много соленой кильки, потому что она достается мне бесплатно, и по утрам опухаю.

Я тянул время, но какой в этом был смысл? Если Анна приехала в Судак ради того, чтобы я чем-то ей помог, то обязательно своего добьется.

– Что ты от меня хочешь? – спросил я, опуская пустое ведро на землю и складывая на груди руки.

Она вдруг усмехнулась, коснулась рукой моих плеч, провела по груди, легко постучала костяшками пальцев, как в дверь.

– Броня. Не достучишься, не пробьешь. – Она опустила руку, и лицо ее поскучнело. – Ничего мне от тебя не надо, Кирилл. Корми своих глупых кур и ничего не бойся. Иди-иди, колхозник, тебя заждались!

Она сняла с веревки полотенце, повесила его на шею и пошла в душевую.

Я поднял ведро. Куры, поворачивая головы то в одну, то в другую сторону, с опаской смотрели на меня.

Есть одна неоспоримая истина, подумал я, и заключается она в том, что ты, Кирилл Андреевич, превратился в трусливое, жалкое создание и место твое в самом деле в курятнике.

Она, наверное, решила поиздеваться надо мной.

– Алло! – раздраженным голосом кричал я в трубку, третий раз подряд реагируя на звонок. На другом конце провода опять молчали, я слышал лишь частое дыхание, нечто похожее на приглушенный голос, затем связь обрывалась короткими гудками. Подняв трубку в четвертый раз, я, не церемонясь, сказал громко и вразумительно:

– Иди в зад!

Ударил пальцем по кнопкам, положил трубку на стол. Теперь пусть названивает сколько душе угодно.

Семь утра. Для отдыхающих, конечно, это время завтрака и выхода к морю. Для меня, если я не занят перевозкой рыбы в Симферополь, это время самого крепкого сна. Но после идиотских звонков диван со смятой постелью уже не казался привлекательным. Меня трудно вывести из себя, но если это все-таки удается, я изменяю даже железным правилам.

Я выпил стакан кефира, кинул в свой пронзительно-оранжевый рюкзак с вышитыми на клапане инициалами «В. К. А.» моток пестрой альпинистской веревки, похожей по окраске на южноамериканскую болотную гадюку, дюжину титановых карабинов, мешочек с крючьями, канифоль, скальный молоток, взвалил рюкзак на плечи и вышел из квартиры.

Каждый сезон под Соколом или же в ложбине на Караул-Обе останавливались лагерем альпинисты. Там вполне приличные скальные стенки. Как только я замечал у нас в Уютном приезжих с тяжелыми бухтами веревок на плечах, со связками карабинов и крючьев на поясе, так сразу же вытаскивал из-под дивана свое скромное снаряжение для скалолазания и шел знакомиться. Обычно приезжали одни и те же люди, и я встречал старых знакомых.

Чтобы случайно не встретиться с Анной, я пошел не по шоссе, а краем поселка по холмам – серо-коричневым застывшим волнам, изредка поросшим можжевеловым деревом, низкорослым, с извивающимся крепким стволом и ветвями, напоминающими женскую прическу-»химию». От быстрой ходьбы у меня немного заныла печень. Тропическая малярия, которую я подхватил в сельве, привела в замешательство врачей нашей местной больницы. Врачи собрали консилиум и очень долго не могли решить, что со мной делать: я оказался первым пациентом в истории больницы с этим диагнозом. Иногда еще побаливала спина – в том месте, куда мне всадили пулю из винтовки «М-16» американского производства. Но об этом я не очень люблю вспоминать. Во-первых, потому, что меня лечили в ла-пасском госпитале за счет российского консульства, а оставаться вечным должником не в моих правилах. А во-вторых, потому, что меня, истекающего кровью, вывезла с плантации Анна. Я был без сознания и о случившемся тогда мог судить только с ее слов. Слишком много в этой истории было натяжек, чтобы я полностью верил Анне.

Солнце припекало уже достаточно сильно, и черная майка на груди насквозь промокла от пота. Я поднимался по сухому руслу к шоссе, изредка спугивая крупнозадых бежевых зайцев, которых здесь водилось великое множество. Залитая лучами солнца гора Сокол со своей скошенной вершиной, северная сторона которой была покрыта плотными зарослями, уже стояла перед моими глазами. Я дважды взбирался на нее по южной стене, а это почти четыреста метров абсолютно гладкой отвесной поверхности. Ощущения неповторимые. Говорят, какой-то скалолаз-любитель поднялся по этой стене без страховки, на одних пальцах. К сожалению, я не был свидетелем этого аттракциона.

Я вышел на шоссе и сел на бетонный бордюр передохнуть. Поселок лежал перед моими глазами, и я сразу нашел желтую коробку своего дома, черную трубу котельной, обеспечивающей пансионат львовских железнодорожников теплой водой, а рядом с ней – край белого домика с плоской крышей, хорошо замаскированной виноградником. Это моя, так сказать, дача. Сюда бы мощный бинокль с восьмидесятикратным увеличением, и я бы раскусил Анну в два счета.

С этой симпатичной феминисткой мы познакомились полтора года назад в самолете, летящем в Боливию. Мы оказались в одной туристской группе, правда, Анна летела развлекаться на карнавалах, а у меня были несколько иные цели. Потом она поссорилась со своим дружком Гошей, которого я окрестил колорадским жуком, и, дабы отомстить ему, оставила группу и увязалась со мной. Я не рассказывал ей всего о Валери, и Анна, как и следовало ожидать, мое странное поведение списала на любовь. Мы потеряли друг друга почти на полгода. Я думал, что Анна вернулась с группой туристов в Россию, и, увлеченный охотой на главного наркодела Приамазонии Волка Августино и его дочь Валери, совсем забыл о ней.