Охотник - Александр Новиков Страница 2

А подполковник все смотрел и смотрел на загорелого бородатого мужчину… смотрел и молчал. Потом вдруг резко распахнул дверь, выскочил из машины и побежал к самолету по горячему бетону аэродрома.

– Вот блин немазаный! – в сердцах сказал генерал-майор Семенов. Водитель крякнул.

Подполковник Кислицын остановился в трех шагах от Гурона… несколько секунд они смотрели друг другу в лицо, в глаза. Потом одновременно двинулись навстречу, обнялись.

Двое сопровождающих за спиной Гурона переглянулись.

– Ну здравствуй, Гурон, – сказал подполковник Кислицын. И тихо добавил: – А ведь мы тебя похоронили.

Его поселили на подмосковном объекте, "загримированном" под дачу. Там был неслабый забор с колючкой и сигнализацией, обслуга из крепких немногословных ребят и собачки… собачек он ненавидел. Конечно, эти овчарки не были похожи на доберманов, которые бегали за запреткой Острова. Но непохожи только внешне, суть у тварей была та же – рвать на куски чужих. Для овчарок Гурон был чужой.

Конечно, положение Гурона на подмосковной "даче" сильно отличалось от положения пожизненного заключенного на Острове. К нему обращались по имени-отчеству – Жан Петрович. Или по званию – товарищ капитан. Он прошел полное медицинское обследование и психологическое тестирование. Он сбрил бороду, ходил в штатском, спал на нормальной кровати и ел вполне приличную пищу, смотрел телевизор. Он был дома!

…Но положение его продолжало оставаться неопределенным. Формально ему никто не запрещал выход с территории "дачи", но он отлично понимал, что это невозможно. По крайней мере, до тех пор, пока не будет проведена хотя бы предварительная проверка. Ему никто не запрещал пользоваться телефоном, но он и сам не пытался сделать этого.

Он только спросил про маму, и ему сказали правду… он спросил: когда? – В апреле прошлого года.

Вечером он напился. Подошел к "садовнику": нет ли водки, Саша? Тот пожал плечами, но через полчаса принес бутылку "Столичной". Гурон ушел к себе и напился в одиночестве. Аппаратура, обслуживающая его комнату, зафиксировала, как он скрипел зубами во сне и ругался на трех языках.

Сначала он написал многостраничный отчет про два последних года своей жизни – начиная с того дня, когда напоролись на засаду "Золотых львов", и заканчивая переходом границы в Подзерках. В отчете фигурировали десятки имен, дат, географических названий, случайных и неслучайных фактов.

А после этого началась проверка. Каждый день с ним работал офицер. Иногда – двое. Оба умели профессионально ставить вопросы и слушать ответы. Оба обладали хорошей реакцией и интуицией. Один из них очень хорошо знал регион, и Гурон понял, что он, видимо, работал раньше в добывании. Вероятно, побывал в провале. А если добывающий офицер проваливался, то его мигом отправляли в Союз… если успевали выхватить из-под рук полковника Хороте. А если не успевали, то – подвалы контрразведки, а потом – лагерь Тропик-Айленд, знаменитый Остров. А оттуда не выбирался никто… почти никто. Гурон был вторым за полувековую историю Острова, кому это удалось. А может быть, первым – рассказы о побеге какого-то малайца, которые гуляли по Острову, сильно смахивали на легенд у. Впрочем, и его, Гурона, побег тоже был похож на сюжет из голливудского боевика.

С ним работали плотно, профессионально, уважительно и тактично… Правда, каждый вопрос задавали по несколько раз. Уточняли, переспрашивали, "случайно" путали какие-то незначительные детали, отслеживали его невербальные реакции.

Привезли детектор, дважды прокрутили на детекторе.

Он не обижался, он понимал, что и сам бы проверял и перепроверял слова офицера, которого почти два года считали погибшим, а он выжил, совершил побег из лагеря, из которого нельзя убежать, и вернулся, пройдя нелегально половину Африки и всю Европу. Формальное объяснение этому почти невероятному побегу и рейду по тылам было: его специально натаскивали на выживание… но не снимало некоторых вопросов. Как говорил бывший оперативник СМЕРШ, который учил молодого Гурона оперативной стрельбе: ежели в войну наш офицер попадал к немцам, а потом бежал, то автоматически считался завербованным. И был счастлив, если отправлялся в штрафбат.

С ним работали тактично… проводили формальные опросы и неформальные "беседы". Иногда даже выпивали. Но всегда, в самой неформальной беседе за выпивкой, вскользь, "случайно", мимоходом, снова и снова задавались вопросы, вопросы, вопросы…

– Слушай, Петрович, а вот когда в порту Танжера ты поджег тюки с хлопком…

– Ты ошибся, Владислав Сергеич. Это был не хлопок – пакля.

Или:

– Жан Петрович, давай уточним один момент. Ты написал в отчете, что в Лиссабон ты приехал на автобу се.

– Было такое дело. А что?

– Не помнишь, сколько стоил билет?

Или:

– Помнишь, ты рассказывал, как старый негр переправлял тебя через пролив и жаловался на свой радикулит… или, кажется, остеохандроз?

– Он не жаловался ни на радикулит, ни на остеохандроз. Он и слов-то таких не знает. Он говорил: совсем у меня спину скрутило… извини, что перебил, Юрий Иваныч. Что ты хотел спросить?

И Юрий Иванович задавал какой-нибудь незначительный вопрос, призванный замаскировать главную цель: поймать Гурона на мелких нестыковках… Оба понимали суть происходящего, но, принимая правила игры, вели себя соответственно. Каждый день Гурон отвечал на вопросы, показывал на карте свой невероятный "вояж", описывал местность, по которой перемещался, чертил схемы. Он отдавал себе отчет, что опытные разведчики умеют расставлять такие ловушки, которых он даже не заметит. Его специальность называлась "разведчик-диверсант", но, как считал сам Гурон, порядок слов в названии явно перепутали… в первую очередь он – диверсант. А двое офицеров, которые с ним работают – разведчики… а в данном случае – контрразведчики.

Шли дни. Они состояли из "бесед" с Юрием Ивановичем и Владиславом Сергеевичем, игры на бильярде, телевизора, изредка – умеренной выпивки и долгих ночей, когда ворочаешься на скомканных простынях, не можешь заснуть и все вспоминаешь ту засаду, сеть, и Остров с рядами колючки и человеческими костями на берегу… Вспоминаешь нелепую, чудовищную смерть Анфисы… ты вспоминаешь то, что хочешь забыть, но не сможешь забыть никогда.

Шли дни. Юрий Иванович и Владислав Сергеевич – опытные профессионалы, агентуристы – уже склонялись к выводу, что Гурон говорит правду. И даже доложили о своих соображениях начальству. И даже намекнули об этом Гурону. Но в Европе и Африке еще работали сотрудники ГРУ, которые всеми доступными способами и средствами пытались на месте проверить его слова. Иногда это удавалось легко – шуму он наделал немало, иногда проверить его слова было весьма сложно, а иногда невозможно вовсе.

Для Гурона развязка наступила в тот день, когда сотрудник резидентуры ГРУ в Сербии получил подтверждение об участии Гурона в разгроме группы "Црна Ласта". После того, как в Центр пришла шифровка: "Версию Гурона полностью подтверждают бойцы РДО", генерал-майор Семенов, курирующий "дело Гурона", приказал прекратить допросы. Это вовсе не означало, что разработка Гурона закончена – она будет продолжаться. Потому что стопроцентно исключить вариант с вербовкой нельзя… да, Гурон действительно прошел тем маршрутом, который указал в отчете – это подтверждается. Да, Гурон заслуженный боевой офицер с прекрасными характеристиками. Да, он детально и достоверно описывает каждый свой шаг… Но! Как ни крути, а нужно иметь в виду, что он прошел через руки контрразведки. А уж как работают живодеры полковника Хороте – известно. Больше года он провел на Острове. Нельзя исключить, что именно там, на Острове, его сломали, вербанули и помогли бежать. Эксперты считают, что Гурон говорит правду… Кислицын вон тоже тельняшку на себе рвет, за Гурона – горой! А что – эксперты никогда не ошибались? А Кислицин что – господь бог? Да хрен там! Не все так просто и не стоит торопиться с выводами. Полиграф, например, "считает", что Гурон не на сто процентов искренен, что что-то он определенно не договаривает… полиграф, конечно, тоже не господь бог, но торопиться с окончательными выводами не следует.