Последний выстрел - Александр Белов Страница 22

– Тихо-тихо, сейчас разберемся… – девушка взглянула наприборы и, обернувшись, резко скомандовала: – А ну-ка давайте все отсюда!..

– Нет, ты объясни – это человек сломался или аппаратуратвоя? – набычился Космос.

– Все вопросы потом! – отрезала медсестра, энергичнооттесняя ребят к дверям.

Они и глазом не успели моргнуть, как прямо с бокалами вруках оказались в больничном коридоре.

– Нет, на аппаратуру не похоже… Что за звук такой?.. –недоумевал Космос.

– Да черт его знает… – пожал плечами Саша.

Не прошло и пяти минут, как медсестра вышла из палаты. Водной руке она несла их початую бутылку шампанского, другой – набирала номер натрубке мобильника.

– Простите, что это было? – шагнул ей наперерез Белов.

– Ваш друг в порядке, – поспешила успокоить его девушка,сунув ему в руки бутылку. – Такое иногда случается, техника странно себя ведет.Он все-таки живой, что-то там чувствует, по-своему соображает. А вы пьянкуустроили! – она еще раз с укоризной покачала головой и заторопилась дальше.

Отойдя от них на несколько шагов, она поднесла трубку к уху.

– Борис Моисеевич, я по поводу Филатова… – негромкозаговорила она, удаляясь все дальше по коридору.

Друзья, обеспокоенно переглядываясь, молча смотрели ейвслед.

– Ваня! – позвала Ольга. – Завтракать!.. Пятилетний ВаняБелов, прижимая обеими руками наушники, вошел в кухню. Мальчик в такт музыкеэнергично мотал кучерявой головой и топал ногами. Прямо в наушниках онпопытался влезть на стул, но его перехватила мать. Ольга сняла с сына плеер и наушники.

– Чего ты, мам? – удивился Ваня. – Это ж Чайковский, Пятаясимфония, часть вторая…

– Садись завтракать, Чайковский! – усмехнулась она.

Ваня сел на стул и сразу потянулся к вазочке с конфетами.Ольга отодвинула ее подальше.

– Сначала кефир, – строго сказала она. Ваня скорчилнедовольную рожицу и, дурачась, зарычал.

– Не рычи! – пряча улыбку, одернула его Ольга.

Мальчик отхлебнул кефира, облизнул испачканные губы испросил:

– Мам, завтра суббота?

– Завтра четверг.

– А после четверга – суббота?

– Здрасьте! – усмехнулась Оля. – После четверга – пятница…

В кухню с раскрытой газетой в руках вошла бабушка.

– «Кандидат в депутаты Александр Белов…» – с неприкрытымсарказмом прочитала она и протянула газету внучке. – Оленька, ты это видела?!

– Видела, – мягко улыбнулась Оля.

– И что ты думаешь?

Ольга замялась. Узнав, что Саша решил участвовать в выборах,она обрадовалась, вот только радость эту она предпочитала не афишировать. Ольгабоялась сглазить, ведь она была убеждена, что этот шаг Белова – не простоочередная авантюра ее неугомонного мужа. В этом неожиданном поступке онаувидела не только его желание изменить свою жизнь, уйти из криминала. Сашахотел вернуть семью – в этом Ольга была уверена на все сто процентов. В общем,выборы были шансом исправить в их жизни все и сразу.

Впрочем, бабушка наверняка не разделяла ее уверенность,поэтому Оля только неопределенно пожала плечами и, опустив глаза, сказала:

– Ну… он давно к этому шел. Я уверена, он выиграет.

– Угу, если не посадят… – ехидно хмыкнула бабушка. Онаподозрительно посмотрела на беспечно улыбающуюся внучку и строго спросила: – Тына развод подала?

– Ба, давай об этом потом, а? – Ольга нахмурилась и чутьпокачала головой, выразительно покосившись на сына.

Теперь, после выдвижения Саши на выборы, о разводе ей нехотелось даже думать, а не то что обсуждать эту неприятную тему с агрессивнонастроенной бабушкой.

– Мам, а после пятницы – суббота? – снова принялся зарасспросы Ваня.

– После пятницы – суббота, – согласилась Ольга.

– А папа приедет в субботу? – Белов-младший, наконец,добрался до самого важного для него вопроса, ответ на который, впрочем, ему былпрекрасно известен.

– В субботу, – Ольга рассмеялась и взлохматила непокорныевихры сына. – Ешь давай! А потом заниматься.

Ваня с тоской оглянулся на лежащую на диванчике скрипку ипорывисто вздохнул. До субботы все-таки было еще очень и очень долго.

Из московского офиса своих чеченских друзей Каверин вернулсяс подарком. Двое дюжих джигитов затащили в его квартиру огромную – два на триметра – картину, упакованную в оберточную бумагу. Кандидату в думское креслоявно не терпелось взглянуть на подарок, он быстро выпроводил гостей и разрезална картине веревки.

Картина его ошеломила. На фоне залитых солнцем горных вершинбил копытом горячий вороной жеребец. На нем в роскошной белоснежной черкеске итакой же белой бурке гордо восседал он, Владимир Каверин, – невозмутимый ивеличественный. За его спиной высились некие странноватые конструкции, вкоторых Каверин не сразу узнал нефтяные вышки. Все это великолепие довершалашикарная золоченая рама.

Не отрывая восторженно горящих глаз от картины, Володяотступил от нее на несколько шагов. Сказать, что картина ему понравилась –значит ничего не сказать. Он был восхищен, возбужден, растроган. Он не замечални явных диспропорций, ни неестественных, фальшивых тонов, ни общей несуразицыкомпозиции. Даже то, что нефтяные вышки больше походили на клоны Эйфелевойбашни, не казалось ему недостатком. Главные достоинства полотна заключались вперсоне всадника, в его величавой позе, в мужественном лице, в мудром взгляде.

Вволю насладившись картиной, Каверин решил ее немедленноповесить. Для монументального шедевра неизвестного живописца следовалоосвободить место, и Володя решительно сорвал со стены несколько репродукций.

Каверина охватило горячечное нетерпение. Он быстропереоделся в домашний халат, приволок стремянку, электродрель, другиеинструменты и без промедления взялся за дело.

Однако уже через пять минут он понял, что справиться сбетонной стеной ему будет не просто. Сверло бетон почти не брало, но это ещеполбеды. Хуже было то, что обходиться ему приходилось в основном только левойрукой – затянутый в черную перчатку протез был плохим помощником.