Троянская лошадка - Андрей Дышев Страница 24

Тучи остались выше, и теперь я снижался под проливным дождем, который барабанил по куполу парашюта, как по зонтику. Черные кроны стремительно надвигались на меня, и уже не было времени искать место для посадки. Я крепче сжал ноги, заботясь о том, чтобы не напороться на какой-нибудь сук, как на кол. Мокрая листва хлестко прошлась по подошвам ботинок, и тотчас дерево захватило меня в свои объятия, вцепилось в ткань брюк и куртки сотней острых веточек и шипов, намотало мне на шею стропы, запутало в парашюте, перевернуло вверх ногами, и я, ломая собой ветки, разрывая путаницу лиан, вонзился в самую гущу кроны.

Некоторое время я неподвижно висел среди хаотичных конструкций дерева в позе марионетки, которой вволю поиграл озорной малыш да потом закинул на люстру. Правая нога, запутанная в стропах, оказалась выше головы, левой я касался скользкого ствола. Руки были относительно свободны, и я принялся совершать какие-то немыслимые телодвижения, стараясь принять вертикальное положение. И тут где-то сверху с треском обломалась ветка, и я продолжил полет к земле, на сей раз с нераскрытым парашютом. Пересчитав все попутные ветви и получив несчетное количество пощечин мокрыми листьями, я упал в бурный грязевой поток, который несся по глинистому склону, увлекая за собой обломки веток и камни. Здесь силы природы поиздевались надо мной вдоволь. Я почувствовал себя как в стиральной машине, запущенной на всю мощь. Проехав на животе весь склон, я наконец окунулся с головой в омерзительную жижу. Парашют, превратившись в рваную грязную тряпку, накрыл меня сверху – ласково и аккуратно, как мать укрывает одеялом свое дитя. Чувствуя, что задыхаюсь, я начал изо всех сил работать руками и ногами, стараясь выбраться из топи и освободиться от парашюта. Мне это удалось не сразу, и я совершенно выбился из сил, когда наконец заполз на трухлявый ствол поваленного дерева и отстегнул лямки.

Я медленно приходил в себя, и по мере того, как отпускал страх, я начинал чувствовать и осознавать окружающий меня мир. Дождь продолжался. Это был сильный, теплый ливень, сопровождаемый нескончаемой чередой молний. Раскаты грома, необыкновенно яростные, заставляли меня всякий раз вздрагивать и напрягаться. Короткие вспышки, с трудом пробиваясь сквозь плотную крону, освещали заросший до предела лес, покатый склон и многочисленные грязные ручьи, стекающие по нему. Где-то внизу ревела река, подпитанная их силой. Нетрудно было представить, что было бы со мной, свались я в ее беснующуюся воду. Со всех сторон меня обступили могучие стволы, похожие на исполинские колонны, поддерживающие тяжеловесную кровлю. Меня трясло, но не от холода, а от нервного напряжения. Я был мокрым насквозь; грязь пропитала мою одежду, она хлюпала в ботинках, попала в уши и ноздри. Я не мог нащупать даже клочка сухой земли, на котором бы моя нога не скользила, словно на банановой шкурке. Черный, прогнивший внутри ствол, на котором я сидел как на необъезженном мустанге, продавливался под моей тяжестью; мои пальцы то и дело проваливались сквозь рыхлую кору в клейкое нутро, и я чувствовал на руке шевеление каких-то насекомых – то ли муравьев, то ли гнилостных червей.

Не очень гостеприимное местечко! Я больше не мог сидеть под потоками грязи, низвергающимися сверху, и, цепляясь руками за осклизлые камни и ветки, пополз наверх. Я не знал, насколько глубоким был овраг, куда я угодил, но был готов карабкаться до изнеможения, лишь бы выбраться на ровное место и найти укрытие под кронами деревьев. Сырая земля, смешанная с перегноем из старых листьев, не хотела меня держать, и я, сделав два-три шага, терял опору и съезжал на животе назад, к трухлявому бревну. Я злился на себя, на погоду и проклятый лес и начинал подъем снова. Этот сизифов труд был бы не столь продолжительным, если бы не мое упрямство. Стиснув зубы, я вновь и вновь кидался на штурм склона и всякий раз терпел поражение. Отчаянье подкрадывалось ко мне, но перспектива дожидаться конца ливня на гнилом бревне, в каких-нибудь двух десятках метров от бурной грязевой реки, была слишком непривлекательной.

Тут я вспомнил и про рюкзак, который висел у меня на груди подобно младенцу, и про веревку. Прежде чем найти бегунок «молнии», я соскоблил с рюкзака глину. Все в грязи! Все! Я даже не мог протереть лицо и довольствовался лишь тем, что сдувал грязные капли с кончика носа. Сунул бухту под мышку и стал на ощупь перебирать альпинистское снаряжение. Несколько карабинов и крючьев, жумар, пара закладок, один средних размеров «фрэнд». А вот и «кошка»! Складная трехпалая «кошка»! Очень кстати…

Я привязал «кошку» к концу веревки и сильным броском швырнул ее вверх, к стволу дерева. Попытка увенчалась успехом, «кошка» зацепилась за ствол, и я, наматывая веревку на руку, полез по склону. Этот простой фокус я проделывал множество раз, с упорством и настойчивостью, будто знал, что наверху меня ждет приют, где сухо и чисто, и можно будет сбросить с себя пропитанную жидкой глиной одежду, встать под теплый душ, несколько раз намылить голову, от души высморкаться, тугой струей промыть уши… Мысли о приюте нагло вламывались в мое сознание, но я не отгонял их, а, напротив, смаковал, потому что они были приятны и придавали моим движениям какой-то смысл.

Крупицы песка и мелкие камешки, попавшие мне за воротник, очень скоро натерли шею и подмышечные впадины, отчего каждое движение стало приносить мне острую боль. К счастью, высота склона была не слишком велика. Я выбрался на ровное место и рухнул у широкого – никак не меньше трех обхватов – ствола дерева с разлапистыми ветвями. Нельзя было сказать, что его крона защищала меня от дождя, и все же я никуда не соскальзывал, потоки воды не норовили смыть меня в реку, и рыхлая земля не разверзалась подо мной. И я расслабился, прижался спиной к гладкому, как корабельная мачта, стволу, закрыл глаза и отдышался.

Однако, Игра на выживание началась стремительно, сразу окунув меня в водоворот событий. Никакой раскачки! С корабля – на бал… Где я нахожусь? Когда начнет светать?

Я поднес к глазам часы, надавил на кнопку подсветки. Без пяти минут четыре. Выходит, прошло никак не меньше сорока минут после того, как я спикировал в крону дерева. Кстати, а где Морфичев? Ведь нас должны были выбросить с самолета одновременно!

Кажется, я только сейчас начал нормально соображать и вспомнил, что я уже с головой погрузился в сценарий Игры, что я – спасатель и обязан как зеницу ока оберегать жизнь и здоровье Морфичева, и нельзя понапрасну терять время, и надо бежать вперед, к финишу, к призовому фонду, к тремстам тысячам баксов, чтобы утереть нос Ирэн и Кроту!

Я вскочил на ноги. Шум дождя напоминал затянувшиеся, излишне продолжительные аплодисменты. Я сложил ладони рупором и несколько раз позвал Морфичева по фамилии. Как это часто бывает, действительность оказалась совсем не такой, какой она представлялась в фойе кинотеатра «Сатурн» и даже в самолете. Я вспомнил слова Морфичева: «Мы не станем дожидаться рассвета, а начнем марш сразу же после приземления…» Да уж, приземлились в чистом поле, крепко держась за руки, и сразу же радостно поскакали по прямой асфальтовой дороге.

– Морфичев!! – снова крикнул я. – А-уу!!

Я поплелся в сторону, противоположную оврагу, и обратил внимание, что начинаю различать контуры ветвей, вросшие в землю мшистые камни и даже низкие серые тучи в брешах кроны. Значит, уже светало. Почти на три часа раньше, нежели на моем родном Побережье. Впрочем, вычисление местного часового пояса я решил оставить на потом и, приставив ладони ко рту, снова принялся звать Морфичева. Сейчас все замыкалось на нем. Мало того, что я отвечал за его благополучие. У него была карта местности, по которой надо было определить направление движения. Без карты я уподоблялся слепому котенку в подполе, который определяет границы мира, тычась носом в окружающие его предметы.