Меченные злом - Виталий Гладкий Страница 24

– Ну, как? – спросил Горюнов. – Ты доволен?

– Вполне. – Артем постарался скрыть свое разочарование. – Спасибо, Серж.

– За что спасибо, Артем Саныч? Во-первых, это моя работа, а во вторых, я бы тому гаду, что над Мишкой измывался, горло перегрыз. Если тебе еще что-то понадобится – приходи в любое время. Хоть в три часа ночи.

– Непременно. Бывай…

– Ты что-то неважно выглядишь. Может, для поднятия духа по сто грамм медицинского спирта выпьем? Недавно для опытов мне выделили от щедрот государства целых пять литров.

– Еще чересчур рано. Да и шеф может потребовать меня на ковер.

– Тогда приходи после работы. Выпить хочется – душа горит. С чего бы?

– Приду, – после некоторого раздумья пообещал Артем; ему совершенно не хотелось возвращаться домой. – Закуска за мной. А ты не боишься, что твое начальство узнает, как ты распоряжаешься химреактивами?

– Да у этого начальства у самого слюнки потекли, когда я вернулся со склада с канистрой спирта. Пришлось поделиться. Ведь на дармовщину, как говаривал один незабвенный киношный персонаж, пьют даже язвенники и трезвенники. Так что у меня есть классное алиби. А что касается химреактивов… – Эксперт заразительно рассмеялся. – Главное правильно составить сначала заявку снабженцам, а затем отчет.

– Это как?

– Все просто, словно выеденное яйцо. Кто может знать, сколько мне нужно спирта для опытов? Вот-вот – никто. Тем более, что в некоторых случаях я преспокойно могу заменить "огненную воду" на другие химикаты.

– Хорошо, когда человек сам себе господин.

– Еще бы. О, у меня появился первый тост для нашей сегодняшней встречи! Запиши, иначе забуду.

– Не волнуйся, на память я пока не жалуюсь.

– Свободу и независимость рядовым ментам! Кратко, а значит гениально.

– В этом что-то есть, – невесело ухмыльнулся Артем. – Мне довелось на собственной шкуре испытать все прелести начальственной пяты. И попробуй пикни.

– Свобода нужна только тем, кто понимает в ней толк. А способность к подчинению, увы, предполагает в человеке наличие такого низменного качества как карьеризм. Разве тебе не хочется стать начальником управления?

– Честно?

– И никак иначе.

– Очень хочется.

– А зачем?

– Если думаешь, что ради высокой зарплаты и приличной пенсии, то глубоко заблуждаешься. Упоение почти безграничной властью в областном масштабе – вот моя голубая мечта. Я бы даже сказал – предел всех моих желаний.

– Экий ты сукин сын, Артем Саныч! Предвосхитил мои умозаключения – и радуется.

– Да понял я, Серж, что ты хочешь сказать. Настоящая свобода предполагает полное отсутствие любых оков. И в первую голову внутренних. А наша служба (как и вообще любая служба) – это якорная цепь на шее брошенного в глубокий омут. Она тянет вниз, на дно, но ты этого не замечаешь, так как тебе кажется, будто происходит карьерный рост.

Сияющая вершина в конце служебной лестницы, которая видится такому несчастному глупцу, на поверку оказывается заиленным дном, где копошатся жирные, равнодушные ко всему живому, пескари с холодными безразличными зенками.

– Ладно, пусть так. А как ты можешь охарактеризовать, например, увольнение по причине служебного несоответствия?

– По-разному. Для истинно свободного человека – это благо. Он всплывает на поверхность, чтобы насладиться свежим воздухом. И не делает из своего фиаско никаких трагедий. Скорее, наоборот, – радуется, что какая-то случайность наконец помогла ему преодолеть вполне понятные колебания. А вот зацикленному индивидууму освобождение от оков смерти подобно… Ладно, я потопал. Не то заберемся в такие дебри, что без бутылки не разберешься. Перенесем наш философский диспут на вечер, если твое приглашение остается в силе.

– Обижаете, гражданин мыслитель. Буду ждать вас с огромным нетерпением. Вот только пивком разомнусь. Пошлю за ним лаборанта. Есть тут у меня, кроме всех прочих, один салага, быстрый на ногу…

Артем ушел от эксперта подавленным. Дело Завидонова, и поначалу явно тянувшее на "глухарь", только что получило подтверждение своего незавидного статуса. Поэтому радоваться было нечему.

Саюшкин битый час обхаживал хозяина бара "Волна" Микиту Москаленко. Этот хитрый хохол был его последней надеждой.

Если смотреть на Микиту без предвзятости, могло показаться, что это весьма богобоязненный человек, регулярно посещающий если не христианский храм, то молельню сектантов – точно. Вечно постное выражение длинного лошадиного лица, жидкие светлые волосы, зачесанные поперек начавшей лысеть яйцеобразной головы, прячущиеся под густыми, выцветшими до белизны, бровями водянистые голубоватые глазки, глядящие с умиляющей собеседника кротостью, впалая грудь и худоба, предполагающая длительные посты и радения, и, наконец, тихий вкрадчивый голос – вот почти полный портрет содержателя "малины", которого за глаза и очень осторожно называли Чмо. Иногда добавляя – ушастое.

Уши Микита и впрямь имел уникальные. Огромные, оттопыренные, они, тем не менее, были полупрозрачными, как крылья фантастической птицы. Казалось, еще чуть-чуть, и он взмахнет ими, и запорхает над столами, паря в клубах табачного дыма, словно древний птеродактиль.

Однако вряд ли кто из знающих его людей осмелился бы в открытую позлословить над Москаленко. Это было просто опасно. Под личиной невзрачного задохлика, тихони, скрывался чрезвычайно жестокий и мстительный тип. Некоторых, с позволения сказать "шутников", имевших неосторожность проехаться на счет внешности Микиты во всеуслышание, потом находили в канализационных колодцах, обезображенных до неузнаваемости.

И вот с таким человеком Леха вел переговоры на предмет продажи все того же злосчастного героина. Саюшкин "признался" Москаленко, будто у него имеется совсем немного наркотика – не более ста грамм. Но и это количество вызывало вполне обоснованные подозрения хитрого, как змей, содержателя "малины".

Микита – это не Бубенцов, из-за своей сильной независимой натуры сохранивший остатки благородства. Москаленко по своей сущности был крестьянином, а точнее – кулаком, если применить к нему терминологию недавнего прошлого, волею судьбы оказавшимся в незнакомой и враждебной ему городской обстановке. Прижимистый, патологически жадный, немало посидевший в свое время за забором зоны, Микита не верил ни единому слову Саюшкина, которого он знал вдоль и поперек. -…Выиграл, говоришь? Хи-хи… – дребезжал смешочком Москаленко. – Экий ты удачливый, хлопец.

"Не твое собачье дело, гнида ушастая, где я взял наркоту!" – грубо подумал Леха.

Подумал, но ничего не сказал, лишь простодушно захлопал ресницами, продолжая играть роль недалекого рубахи-парня. Миките, как и Бубенцову, он вешал на уши ту же самую лапшу о мифическом выигрыше в карты.